Отчаянная мысль о неминуемой смерти прибавила Графту сил, и он с остервенением налег на заклинивший рычаг. Тот поддался, и через секунду нижний люк был открыт. Уже приготовившись выпрыгнуть из горящей машины, рабочий бросил еще один взгляд на потерявшего сознание кадета.
…Он никогда никому не помогал.
Как-то он прошел мимо парнишки, попавшегося уличной банде, которая его истязала, думая только о том, что ухмыляющиеся подонки уже заняты и не должны обратить внимание на него самого. Помнится, однажды он всадил нож в спину жертвы только для того, чтобы никто не подумал, что он против жестокой расправы, которую они тогда учинили над проигравшим. В его жизни было столько насилия, грабежей и убийств, что он не смог бы сосчитать их все, даже если бы очень захотел.
Он никогда никому не помогал, и ему тоже — никто и никогда…
«Да ну, какого…» — внезапно, пронеслось у него в голове.
В один рывок Графт оказался у водительского сидения. Едва сбив жгучие языки огня, уже облизывающие синюю кадетскую шинель, он подхватил раненого и подтащил к люку. Он и сам в этот момент не смог бы ответить на вопрос, почему он это делает. Единственная мысль, которая крутилась у него в голове, была, что: «Не все же они, в конце концов, законченные суки, и должны же быть среди них люди».
Спроси кто-нибудь, и Армений не смог бы ответить кто такие, эти «они». Комиссары, бригадиры, арбитры, просто те, кто в свое время не преступил через Имперский закон… Графт не знал этого и думать об этом сейчас не хотел. Он просто подтащил к спасительному люку так и не пришедшего в сознание кадет-комиссара и вытолкнул его наружу.
Он уже собрался выпрыгнуть следом, когда неуправляемая и к тому времени почти полностью охваченная пламенем «Гончая» врезалась в автозаправщик…
…Невыносимая боль, подобно гигантской волне, захлестнула все его тело. За свою жизнь, в которой было всего так много, от мелких побоев до серьезных травм и переломов, Армений даже не предполагал, что может быть настолько больно. Ему показалось, будто каждая клеточка его тела корчится и извивается в жестокой агонии. Графт уже открыл рот, чтобы зайтись в истошном крике, но невообразимая боль кончилась также внезапно, как и началась. И в тот же момент он открыл глаза, чтобы тут же прищуриться от непривычно яркого света. Непрерывно моргая, ему с трудом удалось разглядеть приближающуюся к нему невысокую фигуру. Остановившись рядом, пока он валялся на вздыбленном рокрите, молодой парнишка внезапно протянул Графту руку. Тогда он моргнул еще раз, прогоняя коварную влагу из слезившихся глаз, и наконец узнал его. Это был тот самый парень, мимо которого когда-то прошел Армений, позволив банде с ним расправиться. И сейчас этот парень как ни в чем не бывало стоял над ним, совершенно не изменившийся с тех далеких дней, и с такой невероятной легкостью во взоре протягивал Графту раскрытую ладонь, широко и по-доброму улыбаясь.
«Ты жив?» — Армений захотел задать этот вопрос, но в тот же самый миг вдруг понял, что уже знает на него ответ.
И тогда на его давно забывшем, что такое настоящая радость, лице, расцвела ответная улыбка, и Графт испытал ни с чем не сравнимое облегчение. Нет, не потому, что ушла страшная, пронизывающая все тело до самого основания боль. А потому, что вместе с ней ушел унижающий и оскверняющий душу страх, который до этого сопровождал Армения на протяжении всей его жизни; даря тем самым самую настоящую свободу, которую только может обрести человек…
МЕЖДУ РЭКУМОМ И НЕМОРИСОМ
Предрассветное клокотание птиц заставило Юджина улыбнуться. Этот незатейливый пересвист вернее любой разведки сообщил ему, что зеленокожих поблизости нет. Он перевел взгляд на кадет-комиссара. Тот, проведший большую часть дня и часть ночи в тяжелом полузабытьи, наконец, уснул. И теперь беспокойно метался в тяжелом мареве сна.
— Ну, как он? — тихо спросил проснувшийся и подошедший к Юджину сержант.
— Спит, — отозвался гвардеец.
— Это хорошо, — Ким слегка помассировал кончиками пальцев красные от усталости и недосыпания уголки глаз и добавил. — Рассвет скоро. Выступать пора.
Юджин кивнул. Он прекрасно понимал, чем был оправдан заданный сержантом темп. Ким гнал гвардейцев, до минимума сократив время на привалах и ночевках, стремясь как можно скорее доставить раненого кадет-комиссара в Рэкум. Все они видели, что, несмотря на прилагаемые усилия, Кимдэку все труднее справляться с учащающимися приступами боли и кашля, и что он постепенно угасает, все чаще проваливаясь в беспамятство.