Едва различимый шепот коснулся его обострившегося до предела слуха. Это было, как если бы он попытался разглядеть одинокую каплю в нескончаемом ливне дождя, обрушившегося с небес на землю.
Шепот стал чуть различимее, превращаясь из стаккато одинокой капли в тонкоголосое пение журчащей струйки. Алонсо ухватился за этот звук и поплыл к нему сквозь бушующие волны всех прочих звуков. Тихое журчание перешло в стройную мелодию горного ручья. Инквизитор напрягся еще сильнее, направляя всю свою волю на то, чтобы услышать.
Теперь сквозь музыку падающей воды Алонсо Барро начал различать слова. Они звучали мягко и нежно, окутывая сознание тончайшим шелком покоя, и в то же время вгрызались в него, подобно тому, как впиваются в разрезаемую ими плоть зубья цепного меча. Слова превратились в поток. Полноводной рекой они катились, образуя волны и перекаты, впадая в огромный океан.
И в этом океане, полном созвучий, как привычных уху, так и чуждых, ранящих сам слух, среди прочих пронзающих разум слов было одно, которое заставило инквизитора содрогнуться. Всего одно слово. Имя. Имя одного из четырех извечных врагов человечества.
Алонсо Барро открыл глаза и понял, что бьется в конвульсиях на раскрошенном рокрите. Он попытался крикнуть, но вместо этого из его горла вырвался сдавленный хрип. Потом его вырвало желчью, и наконец Алонсо Барро потерял сознание под тяжестью внезапно окруживших его криков, стонов и проклятий, среди которых победным гимном возвышалось и кружило над всеми прочими звуками имя бога перемен.
РЭКУМ ПОСЛЕ ЗАКАТА
Наступление началось, как и планировалось — на рассвете. Но лишь к середине дня гвардейским частям при поддержке ополченцев из числа рабочих удалось существенно продвинуться и отбросить орков назад, полностью освободив жилой сектор. И только когда светило начало скатываться по небосклону в закат, защитникам Рэкума удалось плотно закрепиться на отвоеванных позициях. Теперь день клонился к вечеру, и тяжелый бой был наконец окончен. Серые сумерки захватили в свои плотные объятия залитый кровью, стонущий Рэкум. Оставшиеся в живых орки укрылись на территории ремонтных цехов, в самом дальнем его краю, там, где строения были меньше всего и располагались настолько близко друг к другу, что проходы между ними напоминали старинные лабиринты, крайне извилистые и запутанные.
Карро Гвинеро открыл глаза и обнаружил себя лежащим между двумя крупными телами зеленокожих. У одного из орочьих тел прямым попаданием из машинного орудия была оторвана голова; у второго отсутствовали ноги и был полностью раздроблен низ безобразного туловища. Отвратительная, густая кровь, растекаясь от разорванных тел, заливала все вокруг, в том числе, самого Гвинеро. Комиссар зашевелился, пытаясь подняться, и отвратительная жижа начала скатываться с его одежды жирными, дурно пахнущими сгустками. Едва не поскользнувшись в этой хлюпающей массе, состоящей из крови и вывалившихся кишок, Гвинеро медленно встал на ноги, огляделся и понял, насколько сильно у него кружится голова.
«Слабость, — подумал он, — сейчас пройдет».
Он сделал несколько шагов и понял, что хромает. Посмотрев вниз, комиссар обнаружил, что его нога чуть ниже колена вывернута под неестественным углом, будучи, по всей вероятности, сломанной. Однако не было ни крови, ни боли, и только непомерно раздувшаяся нога, так, что сапог стал казаться тесным, и доходящее до тошноты головокружение указывали на сильное внутреннее кровотечение.