Выбрать главу

«Что-то не так», — подумал про себя Ким, не в силах отвести взгляд от сурового лица Лорда-Комиссара, одновременно с этим стараясь не смотреть тому в глаза.

— На какое время выставлена детонация, сержант? — казалось, еще более ледяным голосом, чем обычно, спросил Тумидус.

Ким посмотрел на хронометр, испытывая странную радость, что может наконец оторваться и посмотреть куда-то еще.

— Осталось двадцать семь минут, Лорд-комиссар. Но, — голос сержанта слегка дрогнул от внезапно охватившей его неуверенности, — мы использовали кислотный детонатор. Может потребоваться чуть больше времени. Если кадет-комиссар успеет покинуть область…

Гай Тумидус резко развернулся и, не дослушав, быстрым шагом подошел к подполковнику Кнауфу, стоящему в отдалении в окружении нескольких капитанов и лейтенантов.

— Подполковник, — Лорд-Комиссар осенил себя знаком аквилы, глядя, как руки Кнауфа и офицеров из его окружения складываются в ответном жесте. — До начала операции меньше двадцати семи минут. Готовность номер один.

— Так точно, Лорд-Комиссар, — ответил подполковник.

Готовые начать в нужный момент атаку гвардейцы уже были построены, ожидая только приказа к наступлению от своих командиров. Рядом, сформированные в отдельные боевые бригады, стояли рабочие и служащие. Все, кто мог держать оружие.

Подполковник Кнауф успел отдать несколько коротких приказов, когда со стороны лагеря орков донесся душераздирающий крик.

Он боролся. Боролся с самим собой. Невообразимо, невероятно долго. Из последних сил. Он до последнего сдерживал себя. Но, в конце концов, проиграл в этой борьбе. Его помертвевшие от боли губы разомкнулись, и он закричал, вспарывая безмолвие ночи. Его услышали все. Крик полный нестерпимой, немыслимой боли. Глубокий и протяжный, он все продолжался и продолжался, заставляя содрогаться даже самые стойкие сердца.

Этот крик, полный невыносимой боли, услышали все. Он раскатился по рядам выстроившихся для атаки гвардейцев и по рядам рабочих бригад. От сестер госпитальер, часть из которых производила обход тех раненых, что плохо могли передвигаться и занимали места на стенах у дальнобойных орудий, до технопровидцев, читающих последние успокоительные песнопения Духам Машин оставшейся в строю техники.

Алита Штайн в сопровождении послушницы находилась на фронтальной стене, где лично осматривала тех раненых, что были выписаны ею из госпиталя несколькими часами ранее. Таких было много. Преимущественно, все они нуждались в немедленной госпитализации, но вместо этого раненых распределили из десантных отрядов в орудийные расчеты, чтобы те вели поддерживающий огонь со стен города. И сейчас все, что могла предложить им Штайн, несколько индивидуальных фарматеков, укомплектованных лишь частично, и только для тех, кто держался в строю из последних сил, с трудом удерживая себя от того, чтобы не упасть тут же. Закончив обход, они с Ванессой были уже на полпути к лестнице, ведущей вниз со стены, когда до них донесся ужасающий вопль.

Они остановились разом, одновременно развернувшись в сторону орочьего лагеря. Следом за первым воплем раздался второй, третий. Так кричать мог только человек, испытывающий неописуемую боль. Алита увидела, как вздрогнула послушница, и услышала, как по рядам гвардейцев пронесся шепоток. До чуткого слуха Штайн долетело имя одного кадет-комиссара, и в ее глазах, что оставались единственно подвижными на той безэмоциональной маске, в которое превратилось лицо, отразилось понимание. Алита повернула голову в сторону послушницы, и увидела, как та прижала ладонь к полуоткрывшемуся рту. Палатина заглянула в глаза юной сестры:

— Все скоро закончится, — на фоне разносимых порывами ветра криков голос Штайн показался Ванессе воплощением неземного спокойствия. — Он замолчит. Обязательно замолчит. Он сильный. Он — комиссар.

Лицо комиссара Гая Тумидуса осталось неизменно спокойным, не отражающим никаких эмоций. Лишь незаметно для всех его левая кисть сжалась в кулак.

«Молчи, кадет. Терпи. Ты — не имеешь права. Ты — комиссар!» — мысленно произнес он так, как если бы стоял рядом с Байоном, давая ему приказ.

И словно в ответ на это, глас истязаемого умолк, оставляя в душах оцепеневших на мгновения людей, эхо трепещущего ужаса от пронесшегося крика.

Кулак комиссара сжался еще сильнее.

«Вот так», — мысленно Гай Тумидус кивнул своему воспитаннику и начал отсчет наступившей тишины. Которая станет (Лорд-Комиссар знал это наверняка) непомерно долгой.