Витинари вспомнила огромные чадящие костры, на которых, исходя невероятной вонью, сгорали уродливые тела орков. Неужели она согласна была умереть в лапах одного из них? От одной мысли об этом Хильдегад показалось, что ее сейчас стошнит.
«А тогда в чем смысл?» — она стояла, размышляя над внезапно вставшим вопросом, продолжая кивать головой так, словно ее беспокоило все, что сейчас говорил ей астропат.
Витинари вдруг привиделась шкатулка из черного дерева с восхитительными хризобериллами, украшающими ее верх и бока. То, как она открывает ее и смотрит на завораживающие розовые капсулы, покоящиеся на гладком, бархатистом на ощупь нубуке. Они давали покой, отрешенность от мира и смысл всему вокруг.
«Но их же осталось совсем мало!»
Должно быть, беспокойство, охватившее в этот момент губернатора, отразилось на ее лице, потому что Накир поспешил сказать что-то утешающее или успокаивающее. В ответ она улыбнулась и сказала какую-то банальность про то, что все закончится хорошо и что она верит в то, что Император защищает. Но на самом деле, губернатор Хильдегад Витинари была отсюда бесконечно далека.
Губернатор улыбнулась, когда услышала, что зеленокожих ксеносов уничтожили до последнего. На ее лице отобразилось сочувствие, когда речь зашла о потерях. А когда Накир сообщил, что среди погибших подполковник Кнауф, Хильдегад Витинари изобразила неподдельную скорбь…
…Она думала о том, как подойдет к ларцу, откроет его изящным ключом, который теперь всегда носила на запястном браслете, и достанет одну из этих обворожительных розовых капсул. О том, как бережно сожмет ее хрупкое, выполненное из тончайшего стекла тельце в ладони. Она пройдет в спальню, утопая ногами в нежнейшем ворсе ковра, заберется в постель и там, вскрыв драгоценную капсулу специальным ключом, выльет все ее рубиновое содержимое себе в рот. Потом почувствует, как снадобье начинает действовать, и отдаст себя потоку безмятежности, позволяя окутать себя бархатными непроницаемыми покрывалами, за которыми уже не будет ни радости, ни печали, ни беспокойства. Будет только пустота и благость. И тишина. Тишина, от которой не хочется смеяться, не хочется плакать. Потому что в ней нет желаний, стремлений, падений и взлетов. Ничего, что напоминало бы жизнь…
РЭКУМ. ПОСЛЕ ЗАКАТА
Одна из сестер оттерла ей со лба горячий пот. Но Алита Штайн не обратила на это никакого внимания. Она вся была сосредоточена на операции. Быстрыми и четкими, как у сервитора, движениями она стремительно устраняла возникшее у раненого кадета внутреннее кровотечение. Ее изящные, длинные пальцы хирурга, окровавленными бабочками порхали над оголенными внутренностями. В какой-то момент Алите показалось, что она справилась с задачей, но в ту же секунду разошелся еще один внутренний шов, и полость живота вновь начала наполняться кровью. В этот раз еще быстрее и интенсивнее.
Плазма закончилась еще несколько дней назад, и с тех пор сестры регулярно жертвовали свою кровь, отдавая ее раненым, наряду с теми жителями, кто был не в состоянии сражаться, но кто добровольно приходил к Миссии в желании хоть как-то помочь защитникам Рэкума.
— Он теряет слишком много крови, — отрывисто произнесла Штайн. — У нас есть, что-нибудь?
— Нет, — одна из ассистирующих сестер быстро закатала рукав. — Я дам свою.
— Нет, — возразила Штайн. — Ты еще не оправилась после сегодняшнего утра. Лучше я.
— Но вы не можете отдавать кровь и оперировать! Не можете!
На долю секунды пальцы у Алиты замерли, прервав свой стремительный полет.
— Не смогу, — согласилась она, и ее руки вновь пришли в движение. — Давай ты. Помогите ей, — отрывисто бросила Штайн второй из ассистирующих сестер.
Внезапно тело кадета сотрясла жестокая судорога, и приток крови в полости увеличился.
— Бог-Император Человечества, — зашептала Алита слова молитвы, — даруй милость Твою. Взгляни с добротой на Твоего слугу и солдата и защити его от опасности.
Устремившись по катетеру, кровь начала поступать в тело раненого, но и этого было недостаточно. Лицо сестры, вызвавшейся быть донором, побледнело.
«Где же?» — лихорадочно думала Штайн, ища еще один микроразрыв тканей, чтобы зашить как можно скорее.
По телу кадета прошло еще две судороги, одна за другой, мешая Алите сконцентрироваться на ране. Наконец, она зацепилась взглядом за место, которое кровоточило. Аккуратно Палатина поднесла к нему зажим и вдруг увидела, как из соседнего шва начала просачиваться белесая жидкость, мало походившая на кровь.
Алита почувствовала, как у нее сжимаются внутренности. Ее руки на автомате еще продолжали делать операцию, но ее сознание уже обо всем догадалось. И спустя несколько мгновений, когда мутная жидкость приобрела еще более белый оттенок, постепенно сгущаясь, худшие опасения Штайн подтвердились. Становясь все более и более вязким, гной начал заполнять рану.