Поставив таким образом себя в тупик, Витинари до вечера просидела в своей спальне, раз за разом представляя себе будущий разговор с Ван Калифшер, снова и снова отвергая варианты этой беседы. Какие бы слова ни родились в голове у губернатора, с которыми она могла бы обратиться к Магосу, стоило Витинари мысленно их проговорить, как у нее тут же рождались возражения, которые, по ее мнению, должна была высказать в ответ Ван Калифшер. Проживая будущую встречу во всех возможных ее вариантах, к концу дня Хильдегад ощущала себя разбитой и опустошенной, лишенной всяческой надежды на помощь и преисполненной страхом перед грядущими ночными кошмарами, во власти которых она должна была оказаться столь скоро.
Опустившиеся на Рэкум сумерки только усилили ее подавленное состояние, и губернатор все больше ощущала себя загнанной в ловушку, из которой нет и не может быть спасения. Она уже готова была в отчаянии принять дозу заветного «избавления», как теперь мысленно называла рубиновую жидкость в капсулах, и провалиться в океан безвременья, когда в ее отчаявшемся мозгу родилось внезапно самое простое решение. Украсть. Взять самой, раз уж Ван Калифшер ни за что не даст Хильдегад «избавление» добровольно. От этой мысли голова Витинари закружилась, как от хорошего вина. Это решало все ее проблемы. Губернатор совершенно не сомневалась в том, что Магос обладает необходимым Хильдегад препаратом. Более того, Витинари была уверена, что запас его у Ван Калифшер не ограничен. И теперь, после принятия решения, что она просто возьмет его сама, отметался и еще один вопрос. Она не будет зависеть от Магоса ни в чем. Она возьмет «избавления» столько, сколько посчитает необходимым. Она заберет его весь до последней капсулы.
Она подошла к тайнику и вынула оттуда Единый Ключ, дающий ей, как губернатору, право доступа в любое здание. Хильдегад улыбнулась, как улыбаются дети при виде лакомства, и не удержалась от того, чтобы с особой, странной нежностью, погладить большой магнитный декодер. С его помощью удастся разрешить эту маленькую проблемку.
Губернатор вдруг вспомнила, как еще при жизни отца несколько лет назад Серафима Ван Калифшер прибыла с исследовательской миссией на Ферро Сильва. По словам Магоса, эта планета привлекла ее некоторыми своими формами жизни, которые, по ее мнению, требовали изучения. С тех самых пор Ван Калифшер занималась своими исследованиями и изысканиями, не вмешиваясь более ни во что и почти постоянно проводя все свое время в лаборатории, которую оборудовала в одном из выделенных ей зданий.
Накинув поверх платья накидку из шагреневой кожи, подбитую приятной плотной дайнемовой тканью, Витинари вышла из Дворца. Определенно, сегодня удача была на ее стороне. На нее никто не обратил внимания. Ни обслуга, пока она пересекала опустевшие залы дворца, двигаясь по его просторным коридорам и широким лестницам. Ни позже, когда она спустилась по парадным ступеням, обнесенным фигурной балюстрадой, от округлого балкона до мраморной дорожки, уходящей от дворца через палисадник причудливо сложенных камней.
Не привлекая ничьего внимания, чудом разминувшись с несколькими патрулями, Хильдегад подошла к невысокому с виду зданию, большая часть которого размещалась на подземных этажах.
Теперь Хильдегад Витинари была уверена, что поступает правильно. Ведь никто иной, как сам Император, огородил ее ото всех опасностей и привел к заветной цели с такой легкостью и изяществом. На мгновение она замедлила шаг, представив, что будет, если Ван Калифшер ее увидит и спросит, как и зачем она сюда попала. Но ответ пришел к ней еще до того, как она остановилась бы в нерешительности. Разве не потому у губернатора хранится «ключ от всех дверей», как не для того, чтобы им можно было воспользоваться? Все встало на свои места. Она была права. Права в каждом своем поступке. В каждом шаге. Хильдегад Витинари мысленно себе улыбнулась. Да, она все делала правильно. Она вошла в помещение и, двигаясь наугад, начала свои поиски.
По щекам текли тихие ручейки слез, своей влажной пеленой надежно укутывая покрасневшие, воспалившиеся глаза. Она шла через разрушенный квартал на юго-восточной оконечности города, куда рабочие бригады, занимающиеся разбором завалов и восстановительными работами, еще не добрались. Перед заплаканным взором все, что сейчас окружало Саллиту, расплывалась, как и дорога, по которой она шла, заставляя уставшую женщину спотыкаться раз за разом. Иногда она падала на колени, выставляя вперед вытянутые руки со сбитыми и ободранными в кровь ладонями. Иногда просто валилась ниц, подставляя с множеством кровавых подтеков лицо новым «поцелуям» осколков бетонных плит и камней, обильно покрывающих вздыбленный рокрит. Когда она так падала, то оставалась лежать неподвижно какое-то время, и в этот момент можно было подумать, что слабое тление жизни, что ее теплилось в ней, потухло, оставляя за собой лишь холодный пепел смерти. Но через некоторое время, иногда продолжительное, иногда не очень, Саллита вновь поднималась. Вставала, чтобы с маниакальной настойчивостью, из последних сил последовать дальше к намеченной ею цели. Мешковатые штаны, обвисающие на длинных худых ногах, были разорваны на коленях и голенях, превратившись в свисающие лохмотья. Из-под их грязных обрывков проглядывали кровоточащие ссадины и разливающиеся чернью синяки. Они свидетельствовали о многочисленных падениях, и казалось чудом, что кости под израненной, избитой плотью все еще целы и способны удерживать на себе вес тела. Давно уже не новая куртка от комбинезона, болтающаяся на тщедушной женщине, как на вешалке, была заляпана кровью, блевотиной и грязью неизвестного происхождения. Саллита упала еще несколько раз, прежде чем добралась до нужного ей дома. То, что это именно тот самый дом, подсказало ей покалывание в стертых до костей кончиках пальцев и слабый запах костра, донесшегося из руин. Негнущейся рукой, он потянула на себя ручку скособочившейся двери, повисшей на изогнутых петлях. Стены, в которые некогда были вмонтированы откосы, были разрушены и теперь чернели бесформенными грудами опаленных камней, по обе стороны от чудом уцелевшего входа. Надсадно заскрипев, дверь неохотно распахнулась менее чем на половину, и Саллита проскользнула в образовавшуюся узкую щель. Раздавшийся позади глухой звук, подсказал женщине, что дверь надежно захлопнулась. Точнее, подсказал бы, если бы Саллиту могли сейчас отвлечь подобные звуки и подобные мысли. На самом деле, она не обращала на них внимания, не замечая вокруг себя ничего из того, что ее окружало. Лишь долетающие откуда-то издалека слабые всполохи, какие бывают от открытого огня, смогли привлечь ее внимание, и Саллита, пошатываясь, вытянув вперед обе руки, как это делают слепые, побрела в сторону этих отблесков. По мере того, как она приближалась к источнику света, становилось очевидным, что где-то в конце длинного коридора горит небольшой костер. Шаркая по бетонному полу, запинаясь о раскрошенные, обвалившиеся фрагменты стен и потолка, едва удерживаясь от того, чтобы не упасть, Саллита все ближе подходила к слабым, подрагивающим язычкам огня, в свете которых уже можно было различить молчаливые фигуры, окружившие угасающий костер. Она подошла совсем близко, чтобы можно было разглядеть лица стоящих там людей. Все они были мрачны и опустошены, словно мертвецы, восставшие из могил, и бессильно взирали в пространство перед собой расфокусированным взором. Саллита остановилась рядом с одним из них и по примеру остальных немигающим взглядом уперлась в умирающее пламя. Прошло, минут пять, прежде чем она пошевелилась снова. Даже не задумываясь над происходящим, женщина как и все, что собрались в этом мертвом, пустом здании, молча вонзилась своими израненными пальцами в того, кто стоял ближе всех к костру и был одним из них. Жертва коротко вскрикнула и упала, разрываемая окровавленными руками обезумевших людей. В ужасающем молчании толпа в клочья рвала человека, не сопротивляющегося, остающегося безучастным собственным мукам, в те краткие мгновения, когда превратившиеся в кровожадных монстров люди лишали его жизни. Все закончилось в несколько считанных мгновений. И вскоре кровоточащие куски того, что еще секунду назад составляло тело человека, полетели на корм почти угасшему к этому времени огню. Дым стал маслянистым, густым и удушливым, тяжелым шлейфом стелясь по полу и между людей, оседая на их тела и лица. Возликовавшие языки пламени, жадно накинулись на подношение, насыщаясь им и становясь все больше и больше.