— Да вы что? Меня там каждая собака знает. Расстреляют ведь без разговоров.
— А чем мы, по-вашему, здесь занимаемся, Павел Евгеньевич? — разозлился Салтыков. — Вы когда в войну на нашей стороне вступали не думали, что за правое дело и умереть придется?
— Умереть, а не совершить самоубийство!
— Довезите его хотя бы до столицы. Переоденьтесь, замаскируйтесь как-нибудь. Бороду отрастите или наоборот сбрейте. Уж не знаю, что вы там придумаете. Но времени терять нельзя.
Народоборец опустил голову, вздохнул.
— Хорошо, поедем сейчас же.
— Уверен, у вас все получится. Будете еще армию нашу на подступах к столице приветствовать, — улыбнулся Салтыков.
— Было бы неплохо, — ответил скептически настроенный Павел Евгеньевич.
Они разъехались, Салтыков сообщил бойцам, что нужно возвращаться в лагерь, потому на ночлег отправятся, когда ни зги не будет видно. Отправились в путь. Лошадь Кирилла Салтыков вел рядом с собой.
— Ну что, Сергей, недооценил Захара? — спросил довольный Кирилл.
— Не злорадствуй, — спокойно ответил Салтыков. — Это ничего не меняет — ему все равно ничего не известно. Так или иначе, мы разобьем вас на востоке.
— Бьюсь об заклад, ты и в смерти Захара был уверен. А оно вон как вышло.
Салтыков в ответ промолчал.
Двигались до одиннадцати вечера. Остановились на опушке леса, ни пытаться скрыть свое присутствие, ни разводить костер не стали, завалились спать — длинный день вымотал их до предела. Кирилл хотел воспользоваться благоприятной возможностью и попытаться убежать, но у него самого не осталось сил, он провалился в сон, как только лег на сырую траву. Разбудили его прикосновения к рукам. Что-то шершавое, мокрое скользило по пальцам. Спросонья Кирилл ничего толком не понял, решил, что уже утро, начал подниматься, когда его цапнули за палец. Он едва было не вскрикнул, удивленно захлопал глазами. По-прежнему ночь, вокруг тихо, а у него за спиной кружится какой-то маленький зверек. В следующее мгновение Кирилл понял, что веревка с его запястий упала, распутал руки, развел в стороны, поморщившись от покалывания, случайно задел лежавшего поблизости Салтыкова, тут же перепугался и сжался в комок. К счастью Сергей не проснулся.
Тем временем зверек, которым оказалась довольно крупная лисица, мягко ухватилась за рукав Кирилла, потащила в сторону леса.
«Да это же обращенец, — догадался Кирилл. — Они выручать меня пришли».
Оболенский встал и побежал за лисицей, с трудом разбирая дорогу, наступил на что-то мягкое.
— Ауу! — завопил кто-то.
ЛДисица обернулась, испугано сверкнула своими блестящими позолотой глазами, побежала сломя голову. Кирилл помчался за ней.
— Уходит, скотина! — завопили у Оболенского за спиной.
— Сюда, Кирилл Ваныч, скорее! — донесся голос Захара.
Он уже бросился на звук голоса, а проснувшиеся народоборцы начали стрелять. Кирилл инстинктивно прыгнул на землю, прижался.
— Отставить огонь! — приказал зажегший лампу Салтыков. — Не стрелять без необходимости!
Это на руку Кириллу. Он снова вскочил, хотел побежать, но отчего-то когда он наступил на левую ногу, она подкосилась. Оболенский непременно грохнулся бы обратно на землю, если бы не подоспевший Захар. Ухватив товарища за плечо, он увлек его в сторону леса. Кирилл догадался, что его все-таки ранили, кое-как скакал, стараясь подстроиться под темп Захара.
— Перебежать на ту сторону, там лошади, — сообщил тяжело дышавший Захар. Они кое-как добрались до нужно тропинке, заковыляли по ней.
— Куда же они делись! — зло бросил Захар, рассчитывая на помощь запропастившихся обращенцев. Тщетно — услышав выстрелы те разбежались.
— Еще чуть-чуть, Кирилл Ваныч, еще чуть-чуть, — приговаривал Захар, когда понял, что их вот-вот нагонят.
— Не успеем, дружище, не успеем, — выдавил Кирилл. — Уходи, нужно сообщить в центр, что народоборцы готовят генеральное наступление на востоке. Без этого мы проиграем войну. Это важнее меня, важнее всего на свете
— Не переживай Кирилл Ваныч, я уж все знаю, уж проблему решил.
— Стой, сука! — на тропинке возник один из народоборцев. — Они здесь, все сюда.
— Прыгай к лошадям, Кирилл Ваныч, скорее! Дальше уж сам, — сказал Захар, отпуская Оболенского и скидывая винтовку с плеча.
Кирилл не стал спорить, неулюже прыгая на одной ноге, кривясь от боли, разливавшейся в лодыжке левой, он честно попытался выполнить наказ Захара, но не смог, рухнул прямо на землю. Захар стал отстреливаться, несколько раз попал в народоборца, но оберег защитил того.
— Ну, все, сука! — зло бросил преследователь, спрятавшись за стволом дерева. Вытащил пистолет, стал стрелять в ответ. Подоспела подмога, Захар понял, что сейчас его убьют.
— Отставить огонь! — приказал Салтыков. Ему не подчинились. Прятавшийся за деревом народоборец выбрался и двинулся прямо на Захара, бросив Сергею:
— Пошел ты… Эта падаль убить меня хотела.
И тут же поплатился за свои слова — Салтыков выхватил меч и со всего маху ударил своего подчиненного, оберег на груди того вспыхнул, сам народоборец отлетел к дереву, уставившись на гвардейца округлившимися глазами. Сергей даже не глянул в его сторону.
— Бросай оружие, Захар, и сдавайся, иначе погубишь и себя, и Кирилла! — потребовал Салтыков.
— Ваша взяла, Сергей Митрич, — сознавая отчаянность своего положения, ответил Захар. Попытка спасти Оболенского провалилась.
— Крутите их, — обратился Салтыков к застывшим в стороне народоборцам. — А ты, — он посмотрел на посмевшего перечить ему солдата, — если однажды посмеешь не подчиниться, я не ограничусь оберегом, а разобью и твою голову!
После того, как народников связали, спать никто не стал, дождавшись, когда горизонт осветился молочно-бледной полоской, предвещавшей скорый рассвет, отряд отправился в путь.
…
— Товарищ Латунин хотел поговорить непосредственно с вами, — успокоил Григория мужчина кожанке. — Сообщаемые вами сведения чрезвычайно важны, товарищ.
— Да уж, — протянул Гришка, неуверенно поднимаясь по мраморной, закручивающейся по спирали лестнице дворца, в котором располагалось правительство Беловодской Народной Соборная Республики.
— Просто перескажите ему лично всё в подробностях. Уверяю вас — мы не забудем ваших заслуг перед народом, ведь благодаря вашим усилиям и усилиям покойного Кирилла Ивановича удастся сохранить нашу власть в стране.
— Это да, — слова сотрудника комиссии по особо важным политическим делам не успокаивали Григория, а заставляли сильнее волноваться. Видимо тот это понял и перестал его подбадривать.
— Вот мы и пришли, — сообщил сотрудник, остановившись у высокой роскошной двери, стоявшей здесь со времен императоров. Мужчина в кожанке открыл ее, жестом предложил Григорию проходить внутрь.
В заставленном полками с бумагами помещении товарищ Латунин устроился за широким тяжелым столом у окна, занимавшего всю стену. Занавески были приспущены, потому в кабинете было темно, Григорий различил только контуры лица ставшего легендой при жизни руководителя партии народников: тяжелый волевой лоб, крестьянский бесформенный нос, узкий подбородок, окаймленный густой как будто бы вылитой из мрамора эспаньолкой.
— Здравствуйте товарищ нарармеец, — поприветствовал Григория Латунин, не вставая из-за стола. — Мне сообщили, что вы располагаете архиважными сведениями. Прошу, присаживайтесь, и поведайте мне, что же вам удалось разузнать на востоке, как погиб глубоко уважаемый товарищ Оболенский. Вы, товарищ, — обратился он к мужчине в кожанке, — постойте в сторонке, но далеко не уходите, ваша помощь может понадобиться в любой момент.
— Ну, нас схватили, — неуверенно заикаясь начал Григорий, — у сел Оболенское. У простите, говорить не обучен, ваше высоко, тьфу ты, товарищ Латунин.
— Ничего-ничего, голубчик. Не торопитесь, я вас внимательно слушаю.