— Эразм, и ты здесь, — усмехнувшись, сказал Кирилл.
— Я вот сразу тебя узнал, Оболенский.
— Прости, у меня на шваль память плохая. И ты, и Салтыков кружитесь вокруг Оболенского. Что-то намечается?
— Тебе-то какое дело, комиссар?
— Я кое-что слышал, Кирилл Ваныч, — вмешался Захар. — Они про какие-то отряды говорили.
— Про отряды? — до того слабо улыбавшийся Кирилл посерьезнел — Что за отряда, колдун?
Эразм молчал.
— Ты понимаешь, что на кону твоя жизнь?
— Подполье и партизанщина, — нехотя заговорил чародей. — Мы развернули здесь сеть, вербовали крестьян, готовили выступление против вас.
Кирилл скривился, провел правой рукой по своим коротко стриженым волосам.
— Понимаешь Захар?
— А чего же не понимать, Кирилл Ваныч. — Они нас в глубоком тылу укусить решили, пока мы на Западе добиваем интервентов.
— Надо срочно возвращаться, обо всем доложить.
— Так поехали, — согласился Захар.
— Поедешь один.
— А вы?
— А я поеду за Салтыковым. Нужно узнать, зачем им был нужен Гришка.
— Кирилл Ваныч, вы, конечно, за старшего, но я не могу согласиться с этим решением. Какая разница, чего они хотят от предателя, если тут народоборцы развернули партизанскую войну?
— Именно поэтому разница есть. Времени мало и пререкаться некогда. Поезжай, — мягко попросил Кирилл.
— Я сделаю, как вы просите, но знайте, решения вашего не одобряю, — повторил Захар.
— Со мной-то что будет? — заговорил до того молчавший колдун.
— Я бы отправил тебя с Захаром под честное слово, Эразм, — отозвался Кирилл, — да вот только в прошлый раз ты своего слова не сдержал.
Комиссар вынул меч из ножен.
— Захара ты обманешь простеньким мороком, с собой я тебя взять не могу.
— Я рассказал о партизанщине, комиссар, — с презрением посмотрел на Оболенского волшебник. — У нас вроде уговора. Поступишься своими хваленными принципами и казнишь без суда и следствия пленного?
— Задача политика заключается не в том, чтобы следовать моральным принципам, — произнес Кирилл, — а в том, чтобы взять на себя ответственность, когда общее благо требует эти принципы преступить. Запомни Захар, то, что я сейчас сделаю, неприемлемо и судить себя я буду до конца жизни. Поступаю так не потому, что мне хочется, а потому, что иначе нельзя.
Эразм обреченно посмотрел на приближавшегося комиссара, Захар молча наблюдал за разворачивающейся сценой.
— За измену своему народу и революции приговариваю тебя к смерти, колдун, — произнес Кирилл.
Эразм тяжело вздохнул, губы его задрожали, глаза покраснели, он опустил голову, подставляя шею под меч.
— Убей меня быстро, — попросил колдун.
Когда казнь состоялась, комиссар и нарармеец разъехались в разные стороны.
Первая кровь
Красивые механические высокие резные часы, стоящие у стены, отбивали мерный ритм. Часовая стрелка улиткой ползла к цифре два, минутная черепахой стремилась к десятке, а секундная кузнечиком перескочила шестерку. Крупный сенбернар, раскинувшись на красивом восточном ковре, дремал, время от времени лениво приоткрывая глаз и поглядывая в сторону двери. В клетке, стоявшей у перегородки между двумя смежными комнатами, скакала канарейка, рядом с ней располагался старый залакированный шкаф с изящно выполненными ножками и расшатавшимися на некоторых ящичках ручками. По диагонали от шкафа, под крупным окном, выходившим на оживленный проспект, лежала красивая молодая женщина. Кудрявая, одетая в нарядное белое платье, украшенное розовыми бантиками и переливавшимися в солнечном свете камешками, она беспокойно шевелила губами, хмурилась, ворочалась, измяв свою одежду.
В этот самый момент из коридора донеслись шаги, сенбернар встревожился, поднял голову, навострил уши. Дверь, располагавшаяся рядом с часами, открылась, внутрь заглянул бородатый сердитый мужчина с симметричными залысинами на висках. Увидев, что женщина спит, он хотел бесшумно ретироваться, но сенбернар, узнав хозяина, с удивительной для столь крупной собаки проворностью подскочил и радостно загавкал.
— Папа? — встрепенулась, открыла глаза спавшая. — Это ты?
Вспорхнув ласточкой, она подлетела к отцу, бросилась в его объятия. Мужчина прижал дочь к себе, улыбнулся.
— Всё хорошо, Оля, всё хорошо, — прошептал он на ухо дочери, потом с напускной строгостью посмотрел на собаку, погрозил сенбернару кулаком.
— Бесстыжий, Оленьку разбудил!
Пес будто бы понял слова хозяина, пристыжено опустил глаза, тихонько заскулил, шаркнул лапой, словно приносил свои извинения.
— А Кирилл? — Ольга, наконец, оторвалась от отца и решила выяснить судьбу своего возлюбленного.
— Жив, — недовольно поморщился отец. — Идёт сюда.
— Что такое? — заметив недовольство отца, спросила Ольга. — Он повёл себя недостойно?
— Не знаю, — неопределенно повел плечами отец. — Нам приказ дали: не подчинятся — открыть огонь. Он стрелять не стал, всё увещевать их рвался.
— Разве это плохо?
— Я сам не сторонник кровопролития, доченька, но пойми, мы ведем тяжелую войну, а тыл разваливается. Мне самому жалко рабочих, да что там, — отец неопределенно махнул рукой, — даже убогих этих грязушей жалею, но нельзя миндальничать, когда Отечество в опасности. Он гвардеец, элита войск, гордость самого Государя, должен уметь перебороть сострадание, когда того требует обстановка. Вместо этого колеблется, не знает, как себя вести.
Отец вздохнул, перевел взгляд на часы.
— Ранили его. Лучшего фехтовальщика академии одолел простой рабочий!
Услышав это, Ольга побледнела.
— Да не пугайся ты, ничего страшного. По голове огрели, а он даже защищаться не пытался. Зарезал грязуша, застыл над его трупом и стоит, смотрит, как тот подыхает. «Товарищ» со спины к нему подкрался и приложил. Не окажись Сергея Салтыкова рядом, убили бы. А я ведь знаю Кирилла, у него ушки на макушке, он не мог не заметить подлеца, но это убийство, его первое убийство, что-то в нем надломило. Как бы не потерять парня. Ты уж поговори с ним Оля, он тебе верит, всё расскажет. Разговор мне передашь, подумаем, решим, как поступить. А вот и он!
В коридоре появился мужчина лет двадцати с перебинтованной головой и отсутствующим выражением лица. Ноги переставлял механически, смотрел куда-то вдаль, выглядел растерянным.
— Кирюша! — испуганно выкрикнула Оля, вырвалась из объятий отца, побежала навстречу своему возлюбленному.
Звук ее голоса словно бы вернул Кирилла на бренную землю, он посмотрел в выразительные карие глаза Оли, заметил непослушный светлый локон, зигзагом упавший на белый гладкий лоб девушки, зарумянившиеся от волнения щеки, наряд, который она надевала только по праздникам.
— Куда же ты так вырядилась? — удивленно спросил он, когда Оля крепко обняла его, продолжая стоять столбом.
— Я с бала приехала, не могла отказать Анастасии Михайловне. Но когда узнала, что вас отправили в трущобы подавлять бунт, мигом сюда примчалась.
— Это ты с ночи здесь? — спросил Кирилл, снова устремив взгляд вдаль.
— Да, Кирюша, — Ольга отстранилась, посмотрела на бинты на голове Оболенского. Нежно коснулась их рукой. — Больно?
Кирилл ответил не сразу — казалось, он ее не услышал. Но спустя несколько мгновений словно бы прозрел, отрицательно покачал головой.
— Нет, не больно. Все уже прошло.
— Мне отчитываться надо, — подал голос отец Ольги, поняв, что он тут лишний. — Ты, Кирилл, — мягко сказал он, — приходи в себя. Но потом поговорить с тобой надо будет. Думаю, понимаешь о чем.
Кирилл тяжело вздохнул, кивнул. Похоже, только сейчас он полностью пришел в себя: вернулась оживленная мимика, присущая Кириллу, глаза забегали, лицо налилось румянцем.
— Я здорово вас подвел, Павел Степанович? — спросил он, потупив взор.