Конечно, на войне неизбежны боевые потери, на то она и война. Но если мы к этим потерям будем добавлять еще и свои ошибки в назначении или смещении работников — грош нам цена… Если человек не справляется с работой — его надо освободить, а не писать на него такую характеристику, что впору его сей же час из партии исключить, а то и в штрафную роту отправить. Ошиблись в выдвижении — давайте признаем ошибку, ошиблись-то ведь мы! Наговорить на человека ох как легко…
О том, как сам Александр Сергеевич изучал людей, с которыми ему приходилось работать, как принимал близко к сердцу их удачи и промахи, вспоминает генерал-лейтенант в отставке Николай Михайлович Миронов, в те годы возглавлявший политуправление Московской зоны обороны:
— После проверки инспекторами Главпура состояния партийно-политической работы в ряде частей Московской зоны обороны появилась в «Красной звезде» небольшая статья, в которой, отметив ряд положительных моментов, автор критиковал работу политорганов. Досталось, честно говоря, и мне лично. Надо сказать, что на критику мы отреагировали оперативно — в то же утро я собрал начальников отделов политуправления, мы серьезно обсудили статью и наметили меры по исправлению недостатков, которые были в ней отмечены. Ну а потом пошел я к члену военного совета Гапановичу и доложил о нашей реакции на критику в «Красной звезде». Прошло несколько дней, Гапанович мне рассказывает: «И часа не прошло после нашей с тобой беседы — звонит начпур: «Как там Миронов?» Да ничего, говорю, только что докладывал о мерах, принимаемых политуправлением по статье в «Красной звезде». — «Вот это хорошо», — сказал Щербаков с каким-то, как мне показалось, даже облегчением. Беспокоился, значит, переживал…»
Немного встречается людей, к которым выражение «гореть на работе» подходило бы в той степени, в какой оно было свойственно Александру Сергеевичу Щербакову. Уже говорилось о его невероятной, почти фантастической работоспособности, скажем еще, что он сам вел скромный, если не сказать аскетический образ жизни. Вот как с этой стороны вспоминает об отце старший сын Александр: «Работая в частях противовоздушной обороны столицы, мне изредка удавалось бывать дома и видеться с отцом. Он иногда приезжал обедать домой, как правило, в 7–8 часов вечера. Для всех родных это была радость. После обеда сразу же уезжал на работу и возвращался поздно, почти на рассвете — в 4–5 часов утра, нередко бывало и позже. Перед сном около часа обязательно читал. На прикроватной тумбочке и письменном столе всегда лежали новые журналы, сигнальные экземпляры книг и брошюры разных издательств. В 9—10 часов утра он уже снова спешил в ЦК или МГК».
Скромность А. С. Щербакова проявлялась во всем: и в оценке своей работы, и во взаимоотношениях с окружающими, и в быту. Он не терпел самодовольства и лестных слов в своей адрес, и когда ему приходилось слышать такое, он хмурился, испытывал неловкость. Явно было, что ему это неприятно.
Во время встречи с политработниками, закончившими курсы по подготовке членов военных советов и начальников политотделов армий в Солнечногорске, парторг этих курсов в своем выступлении выразил признательность Главпуру за хорошую организацию учебы и лично А. С. Щербакову за «сегодняшнюю бесценную», как он выразился, встречу.
Александр Сергеевич помрачнел, а после окончания встречи пытался выяснить:
— Кто научил парторга произнести подхалимскую речь? Подхалимов нельзя иметь на руководящей политической работе.
Его старались разубедить: это искреннее высказывание от имени всех. Никто со стороны таких мыслей не Подавал. Поверил ли? Неизвестно.
За время войны Александр Сергеевич был награжден орденами Суворова, Кутузова, Отечественной войны — все первой степени. В конце 1942 года ему было присвоено воинское звание генерал-лейтенанта, а в 1943 году — генерал-полковника. Наркомы, руководящие военные деятели, общавшиеся с ним, искренне его поздравляли с наградами. А он как-то стеснялся, благодарил и старался поскорее перевести разговор в деловое русло.
Рабочие Раменского завода построили на собранные средства трудящихся бронепоезд и решили назвать его «Александр Сергеевич Щербаков». Он решительно отклонил эту просьбу и порекомендовал бронепоезд назвать «Москвич». Ему в высшей степени была свойственна постоянная забота о людях. На заседании Совета военно-политической пропаганды, где приводились примеры недостаточного внимания к питанию и обмундированию бойцов, он резко говорил: