После долгих стараний Селим добился свидания с Мешади. И вот два друга стоят лицом к лицу, между ними пространство четыре-пять метров, разделяющее их. Мешади и Селим говорили на родном языке. Прелесть родного языка покоила их души, как колыбельная матери. Они говорили по-азербайджански, а надзиратель, ничего не понимая, подозрительно посматривал на друзей.
За время ареста Мешади исхудал, осунулся, лицо посерело, глаза запали.
— Мешади, тебя не пытают? — спросил Селим.
— Сегодня чуть не избили.
— За что?
— Следователь оскорбил меня, сказал, что из татарина инженера не выйдет. Я заметил, что азербайджанцы — народ с древней культурой и что русские профессора по всем предметам ставят мне отличные оценки. «Видимо, это случайность», — возразил следователь, а я ответил ему, что это так же случайно, как и то, что он стал следователем…
— Мешади, хочу написать на родину, дать знать твоей матери об аресте.
— Если сделаешь это, я обижусь на тебя. Меня арестовали из-за пустяка и, наверное, вскоре выпустят. Все спрашивают: «У вас подпольная организация? Кто в нее входит?» Но я все отрицаю, да и нет никакой организации, сам знаешь.
Даже самому близкому своему другу Селиму Мешади не говорил о том, что он связан с подпольщиками.
Надзирателю, видимо, надоело быть сторонним свидетелем разговора, и он постучал по решетке:
— Хватит. Говорите по-русски.
— Мой товарищ не знает русского языка, — ответил Мешади.
— Это меня не касается.
— Видишь, Селим, каких идиотов назначают жандармами. Они смешны в своем служебном слабоумии. Ну да ладно. Меня не исключили из института?
— Не исключили. Пока ждут.
— Хорошо, я выйду отсюда. У них на руках нет никаких доказательств…
— Может быть, Мешади, тебе не стоит заниматься политикой? Ни к чему доброму это не приведет.
— Это смотря что подразумевать под словом «доброе»…
— Трудно быть заключенным? — спросил Селим.
Мешади грустно улыбнулся другу и ответил:
— Нет, не очень…
Когда друзья расставались, в глазах Селима стояли слезы. Он чувствовал, что его товарищ, земляк стал на дорогу тяжких испытаний, борьбы, но не знал, правилен ли этот путь.
…Прошло две недели, и Мешади Азизбекова выпустили. Он вернулся в институт, встретился с друзьями, вновь приступил к учебе. Краткосрочное заключение не охладило его бойцовского пыла, но только утвердило в справедливости борьбы, которую вели молодые революционеры. Идеи, владевшие его мыслями, были велики, цель ясной.
В 1904 году в связи с начавшейся русско-японской войной Петербургский технологический институт закрывается. Мешади Азизбеков возвращается на родину, так и не завершив своего образования. В Баку М. Азизбеков устроился работать на Баиловскую электрическую станцию и сразу же включается в революционную деятельность. Все свои силы он посвящает активной борьбе против царского самодержавия, гнета капиталистов, помещиков, за свободу бакинского пролетариата, всех трудящихся Азербайджана.
Тяжелым было до революции положение бакинского пролетариата. Алексей Максимович Горький, побывав на бакинских промыслах, с болью в сердце писал: «Нефтяные промыслы остались в памяти моей гениально сделанной картиной мрачного ада. Эта картина подавляла все знакомые мне фантастические выдумки устрашенного разума, все попытки проповедников терпения и кротости ужаснуть человека жизнью с чертями в; котлах кипящей смолы, в неугасимом пламени адовом. Я не шучу. Впечатление было ошеломляющее». А в листовке «Ко всем рабочим», выпущенной Бакинским комитетом РСДРП 3 июля 1903 года, говорилось: «Нигде труд рабочих так не тяжел, как у нас… летом при тропической жаре, зимой — на холоду, в не приспособленных для труда помещениях».
На бакинских промыслах и заводах, где повсеместно отсутствовала даже элементарная техника безопасности и охрана труда, почти ежедневно происходили несчастные случаи. Это стало рядовым явлением, и никого из власть имущих оно не беспокоило. Рабочие-нефтяники вручную копали колодцы. Их на веревке спускали на 20–30 метров под землю (в то время нефть залегала на такой глубине), и там они копали породу, ссыпая ее в ведро, которое вытягивали наверх. Единственным способом добыть нефть было естественное фонтанирование. И порою, когда начиналось фонтанирование, рабочих-копателей не успевали вытащить, они были обречены.