— Я?! — поразился Серёгин.
— Ага. Поедете в Новосиб и организуете.
Серёгин снова взялся рассматривать азербайджанского связного. Он ошибся на его счёт. Сначала ему казалось, что Шахлар — дешёвый понтовщик, пристроившийся сосать титьку диаспоры. Борзый дурачок с претензией. Или же проходит по ведомству сынок-племянник.
Однако замечание про Новосибирск демонстрировало, что парень внезапно в повестке.
Соперничество Красноярска и Новосибирска за корону «столицы Сибири» началось не вчера и давно успело превратиться в бесконечную битву на табуретках. У этого было немало интересных последствий, в том числе такое: то, что было абсолютным табу для красноярских СМИ, могло запросто выйти на новосибирских ресурсах. И наоборот.
— И что Новосибирск? — как можно невиннее переспросил Серёгин.
— Новосибирск — город с метро и «Икеей», — весело отозвался Шахлар, — там не уважают наши традиции.
Про традиции он сказал таким гнусным тоном, что не оставалось сомнений: сам эмиссар тоже не уважает традиции, которые имеет в виду.
— У вас и деньги есть? — спросил Серёгин.
— А как же, — отозвался Шахлар, — 200 тысяч за работу плюс билеты и командировочные.
— Я имею в виду — на публикации. Хотя спасибо, конечно.
— Пожалуйста. На публикации тоже можно. Но это давайте обсудим, когда вы пообщаетесь с новосибирцами.
Серёгин налил себе ещё чашку чая.
— Я не отказываюсь, — заметил он, — но хотелось бы, чтобы вы пояснили: зачем вашим старшим мальчишка? Я подозревал, что он никакой не простой репортёрчик…
— Самый простой, — отозвался Шахлар, — мать — швея в Филармонии, про отца вообще ничего не известно.
— Тайный принц.
— Вот уж едва ли.
— Так и зачем тогда?
— Затем, что с пацана начнётся подполье — «Хизб-ут-Тахрир», «Исламское государство»[1] и кто знает, что ещё.
— Ну какое подполье, слушайте.
— Вы, Алексей, очень наивный, оказывается, человек, — слегка разочарованно заметил азербайджанский связной. — Вы посмотрите материалы дела перед поездкой, ладно? Могу вам дать экземпляр, если читаете с бумаги.
Шумиха
Поезд был проходящий, с анекдотическим указателем «Харагун — Адлер». Это почти как Нижнеудинск — Юпитер: слишком амбициозно, чтобы быть правдой. Понятно, что никуда такой поезд не доезжает, он разваливается, рассыпая колёса и куски обшивки, уже после Барабинска. Максимум — на задворках Омска. Омск вообще место гиблое.
Никто же не думает, будто в самом деле существуют Шумиха, Юрга-1 или Кувандык. Это просто случайный набор звуков, нечто вроде тпру-у-у. Выйдите ради шутки на поименованных станциях — сами увидите, что там голая степь, и только ветер шевелит трубой парового отопления.
Ладно, подумал Серёгин, нам бы только до Новосиба. До Новосиба-то эта коняга доскачет, а там пыхти, паровозище, хоть в ад.
Оказалось, однако, что ад организован в составе превентивно.
Открыв дверь купе, Серёгин обнаружил двух среднеазиатских мужичков, заваривших нечто в металлической плошке. Воздух был запах. Варево разило несвежими потрохами, его повара́ — многодневным кислым по́том. Кондиционер на время стоянки затих, превратив вагон в смертельную газовую камеру. Серёгин скривился, пробормотал внезапную матерную молитву и, зачем-то выставив пред собой руку — видимо, стремясь хоть так отгородиться от смрада, — шагнул за порог.
Киргизы — Серёгин для себя назвал их киргизами — по-русски не понимали совсем. В ответ на его предложение съебаться из купе нахуй вместе со своей ебаниной они принялись что-то успокаивающе курлыкать, протягивать ложку и кусок батона, заливисто смеяться.
Серёгин, сдерживая рвотные позывы, позорно бежал в коридор, а отдышавшись, бросился к проводнице с вопросом, какого, собственно, хуя. Проводница только хмуро ответила, что сама видала этих оленеводов в сам догадайся где, но документы у них в порядке, не подкопаешься. Варят? Ну варят, чего ты хочешь, еда у них такая. Сейчас тронемся, станет полегче, погуляй пока. Да вот тут и погуляй.
Серёгин бесцельно добрёл до вагона-ресторана — пить всё равно было нельзя, он держался в завязке уже седьмой месяц, и сейчас срываться было бы особенно глупо — только работа наклюнулась. Поезд, наконец, покатился. Серёгин немного постоял у окна, вглядываясь в текущие по тёмным силуэтам домов ручьи огней. Слабые и неуверенные. Можно не сомневаться, что они даже на пять минут не смогут вырезать Красноярск из его чёрного неба.
Красноярск тьмы.
Юный Лёша Серёгин приехал сюда в это же время года — послелетие, предосень, в тот же густой тёмный кисель, который здесь заместо воздуха. Он вышел на перрон ещё к старому грязному ЖД-вокзалу и некоторое время старался понять, откуда идёт запах костра. Тот шёл отовсюду. Огромная и ещё своенравная республика частного сектора — крепкие приземистые домишки, занявшие позиции по сторонам от железной дороги, — жгли припасы, курили дрова полено за поленом.