А про проводы, кстати — это, может, просто шутка, подъёбка такая? Или она серьёзно? А то раззинулся тут. Но надо всё же проверить. Глупо отказываться. Или глупо — наоборот?
Послонявшись туда-сюда, Никита убедил себя, что с Леной не светит, и правильнее будет свалить. Мавр сделал своё дело, дальше тут могут и сами, настроения всё равно нет. Подговнила же Сазонова…
Он снова взялся преодолевать боевые рубежи и «Гевары», теперь уже в обратном порядке, стараясь всем попадающимся на пути отвечать односложно, а то и просто махать.
На последнем рубеже как ни в чём не бывало перед зеркалом стояла Лена.
— А я думаю: когда же тебе надоест строить последнего героя, — сказала она Никитиному отражению.
Никите захотелось ответить что-нибудь резкое и остроумное, но пять отпущенных на экспромт секунд истекли, а в голове по-прежнему вертелись только «Мы красные кавалеристы, и про нас…».
— По пути допридумаешь, — сказала Лена, — пойдём.
И самое интересное, что он пошёл.
Перед входом их неожиданно срезал квадратный мужик, похожий на Никитиного школьного физрука. Только физрук стригся ещё короче и запах от него давал о себе знать куда раньше.
Квадратный, под большим открытым зонтом, неприязненно уставившись на Лену с Никитой, двинулся прямо к ним. Никита на автомате вылетел ему наперерез, хотя мысль о том, что это последнее осмысленное (осмысленное ли?) движение в его жизни, промелькнула сама собой.
Квадрат, вопреки ожиданиям, остановился — и посмотрел мимо Никитиного плеча.
— Костя, меня проводят, не надо публичиться, — послышалось из-за спины.
Квадратный чуть отпустил неприязненную гримасу, не глядя протянул зонт Никите и свалил в дождь.
Никита сглотнул.
— Это твой кто? — поинтересовался он у Лены.
— Тайный поклонник устроит? А бывший муж если? Или вот: заботливый брат?
— Как-то много за раз заботливых мужчин.
— Господи! Ну, бодигард это, папочка не забывает.
— Бодигард? — повторил Никита. И вдруг сообразил. Лена Ружинская. Ружинская Лена. Елена Владимировна, что ли?
— Доехал? — с усмешкой осведомилась Ружинская, которая с удовольствием наблюдала за Никитиным прозрением. — Ну, дочь, да.
— Фига себе, — сказал Никита.
Владимир Ружинский — никелевый олигарх и сбрендивший затворник — в этот момент наверняка посмотрел на него как на говно.
— Ну что? — спросила Лена. — Ты едешь или как?
Он ехал.
У дочери Ружинского повседневным транспортом работал «Ровер». Тюнингованный, в три оттенка красного, но всё же вполне обыкновенный. Никита-то и «Майбаху» бы не удивился.
Лена считала разочарование — и зло, по-лошадиному показав зубы, усмехнулась. Она вообще читает по нему слишком много, с неудовольствием отметил Никита. Как-то надо… как-то не так надо, короче.
— «Порш» случайно скурился, — пояснила Ружинская — а новый подгонят только завтра к 12. Бери, что дают, и беги домой, пока автобусы ходят, называется.
Она впрыгнула на водительское место, и Никита заозирался, стараясь понять, куда делся охранник. Сзади что ли сядет? То-то будет интим.
— Он потопает по следам, — снова превентивно среагировала Лена, — у нас нет нехватки авто.
Никита согласно кивнул и забрался на пассажирское. По сравнению с отодвинутым назад — под гренадерский рост хозяйки — водительским, оно, можно сказать, уютно приткнулось к самой приборке.
— Можешь пристёгиваться, можешь не пристёгиваться, если что, лишнюю голову возьмёшь в багажнике, — предупредила Ружинская. — Я катаюсь быстро.
И она снялась с места.
Вот это вот «быстро» — это она пошутила. Она, похоже, много шутит. Дело было не в том, что машина Ружинской двигалась быстро. Просто её бросало вперёд и вбок настолько внезапно, что Никита захотел пристегнуться ещё одним ремнём. А лучше — двумя.
«Ровер» то пытался втиснуться между авто на совершенно пустой дороге, то почти слезал на обочину, то разгонялся как бы не под 150 перед самыми камерами на Киренского. Так можно было бы вести, если бы параллельно шла игра, ну, например, в «Halo», и нужно было прятаться от обстрела сверху. Никита вжался в кресло и пытался сообразить, что́ новая знакомая принимает, если её так таращит. Ружинская, которая краем глаза фиксировала его ужас, довольно жмурилась.
Хоть Никита и был в полном сознании, форсаж по городу ему потом запомнился только как серия цветовых вспышек. Ружинская вытанцовывает колёсами на Копыловском мосту, красный «Ровер» рыскает, перепрыгивая из левой полосы в правую. Дождь перешёл в снег. Машина влипает в него, прорывается сквозь него, как сквозь простыню или привидение. Несётся по тёмной пещере улицы Киренского. Ружинская смеётся. А ещё она закрывает глаза. Всего на секунду: раз. Но она делает это как знак, как определяющий элемент её папе-назло-вождения.