— Джонатан очень мне помог, — поспешила вставить Флавия. Она знала, что ее шеф считал Аргайла возмутителем спокойствия, человеком «тридцать три несчастья», который сознательно усложняет простые вещи. И надо сказать, считал небезосновательно. Но справедливость требовала, чтобы она рассказала все, как есть.
— Нисколько не сомневаюсь, — сварливо пробормотал Боттандо. — Но беда в том, что я здесь главным образом из-за него.
Аргайл, опередив Флавию на долю секунды, первым удивленно изогнул бровь, но зато она вскинула обе брови одновременно — этому ее умению он всегда удивлялся и завидовал.
— Мне это не нравится.
— Неудивительно. Прошлым вечером, примерно в одиннадцать, из одного палаццо в Венеции украли около дюжины картин. Ничего экстраординарного — случается сплошь и рядом. Но владелица заявила, что наиболее вероятным похитителем является Джонатан Аргайл. Вот я и подумал…
— Что? Я? — в ужасе вскричал Аргайл. — С какой стати кому-то так говорить? Я…
— Картины принадлежали — и принадлежат, если придерживаться буквы закона — маркизе ди Мулино. Вы ведь, кажется, вели с ней переговоры? Вас не устроила запрашиваемая цена, и вы решили приобрести полотна подешевле. Вот ход ее рассуждений. Или, вернее, рассуждений особы, которая сделала заявление, — некой синьоры Пианты.
Аргайл неплохо поднаторел в умении раскачиваться вперед и назад на стуле. И теперь не преминул прибегнуть к этой привычке, несколько раз беззвучно открыл и закрыл рот и в страхе потер лоб. Но Боттандо, которому и в прошлом случалось наблюдать его мгновения затмения, не спешил заключить, что все это свидетельствовало о его виновности.
— Конечно, — продолжал генерал, заполняя паузу, пока к Аргайлу не вернулась способность говорить, — версия не слишком вероятная. Но тем не менее я решил заняться делом сам. — Он ободряюще посмотрел на англичанина. — Оцените: ведь обсуждения бюджета в Риме сейчас в критической стадии.
— Они исчезли? — наконец выдавил из себя Аргайл, оставляя без внимания административные проблемы Боттандо. — Как? Это же смешно! Я уже договорился их купить. Собирался сегодня утром подписать договор. Ужасно, — промямлил он.
Генерал положил на стол руки с короткими, как обрубки, пальцами.
— Я излагаю версию в том виде, в каком ее услышал сегодня рано утром. Прошу заметить, очень рано. Нет-нет, я не жду благодарности. Кстати, подозреваю, вы не располагаете алиби на интересующий нас час.
— Конечно, располагаю. Я в это время был с Флавией.
Боттандо оставался в душе немного романтиком и, услышав его слова, расплылся в улыбке. Это означало, что он совершенно не понял ситуации.
— В таком случае я заключаю, что вы их не воровали.
— Разумеется, нет! — возмутился Аргайл.
— Жаль. Для меня все было бы намного проще. Подумайте, может, признаетесь, облегчите жизнь старику?
— Нет. Я не трогал эти чертовы картины. Понятия не имею, как это делается. И еще, куда, по-вашему, я мог их спрятать? В своем гостиничном номере? Кстати, что украдено?
Боттандо подал ему список и с сожалением проворчал:
— Я так и знал, что вы не пойдете на сотрудничество.
Аргайл читал, а Флавия вытянула шею и смотрела ему через плечо.
— Все мои! — в отчаянии воскликнул он.
— Включая портрет Мастерсон, — добавила Флавия, и Боттандо попросил ее объясниться.
— Луиза Мастерсон заинтересовалась одной из этих никому не известных картин, насчет которых вел переговоры Аргайл. Мы пока не знаем, почему.
— Зато я знаю, почему вы не знаете, — с нажимом проговорил ее босс. — Придется мне выслать из страны вашего дружка. Ну хорошо, продолжайте. Рассказывайте все до конца.
Когда она закончила, Боттандо почти расправился с завтраком. Он сдержал слово и больше не перебивал, только по ходу повествования как-то странно крякал и кивал. Босс был хорошим слушателем и всегда уважал собеседника. Флавия ценила в нем это качество больше других. Генерал отходил от героической эпопеи раннего полета из Рима, и его настроение явно исправлялось. Флавия никогда не могла понять, почему такой человек, как он, настолько психует, если приходится садиться в самолет.
— Вот видите, я был прав, — благожелательно заметил он, когда рассказ подошел к концу. — Как только мистер Аргайл вмешался в это дело, все пошло кувырком. Судите сами, когда я направил вас сюда, речь шла о тривиальном уличном грабеже. А что теперь? Полная неразбериха, — но в глубине его глаз мелькнула едва заметная искорка. Она означала, что даже в таком невероятно скучном деле могло содержаться нечто, что оправдало его дорогу в Венецию. — И каковы же ваши оценки?
Боттандо обращался к ним обоим, давая понять Аргайлу, что он простил его присутствие и позволяет свободно высказывать свое мнение. Но тот еще не отошел от неожиданных превратностей утра и предпочел сидеть тихо.
— Я еще никого не допрашивала, — начала Флавия. — Но если предположить, что Мастерсон убил знакомый, а не какой-то мифический сицилиец, напрашиваются пять самых вероятных подозреваемых — остальные члены комитета. Если исключить Робертса, как кто-то, так сказать, уже успел это сделать, остаются четыре.
— В таком случае, — прервал ее босс, — есть смысл подождать сорок восемь часов и еще чуть-чуть сузить сферу поисков.
— Ха-ха. Как я уже сообщала, у всех имеется достаточно надежное алиби, так что этим способом в данный момент отсеять ненужные кандидатуры не удастся. Номер один — Миллер. Отзывался об убитой пренебрежительно. Намекал, что она зазнайка и себе на уме, а никакая не ученая. В его отношении присутствует элемент ревности — Мастерсон оказалась намного успешнее, чем он. С другой стороны — никакого достойного упоминания мотива убийства. Это же можно сказать о роли Миллера в качестве пуделька Робертса.
— Не слишком убедительно, — кивнул генерал и весело добавил: — Вторая попытка. Выкладывайте.
— Второй — Коллман. Я встречаюсь с ним сегодня утром. Но не для кого не секрет, что они поцапались с Мастерсон по поводу исследуемого им полотна. Эти двое не сошлись во мнении, хотя давно известно, что Коллман — правая рука Робертса. Интересный факт: Робертс требовал, чтобы вчера вечером Коллман передал ему какие-то бумаги. Тело было найдено в канале неподалеку от его дома. Алиби на момент убийства Мастерсон основательное.
— Тоже неубедительно, но стоит проверить, — заметил Боттандо.
— Третий — Робертс. Насколько мне известно, у него вообще не было никаких мотивов нападать на Мастерсон. К тому же он умер сам. Покойный был той еще жабой, но не забывайте — он числился патроном убитой.
Боттандо кивнул.
— И наконец, если не считать Лоренцо, с которым я тоже еще не встречалась, остается Ван Хеттерен, чья страсть к Мастерсон могла пережечь пробки. Немного ревности, порывистый мужчина — чем не кандидат в убийцы на почве страсти? Но я бы сказала, что он из тех людей, которые тут же каются и бегут сознаваться. Кстати, у него тоже крепкое алиби и никаких причин устранять Робертса.
— А что жертва делала в парке?
— Понятия не имею. Боволо предполагает, что Робертс ждал такси, поскольку общественный транспорт не ходил по причине забастовки. Но это до сих пор загадка. И вот вам другая — кража картин. Тем более что обе как-то связаны между собой.
— Почему вы это решили?
— Ни малейшей идеи. Но если некая женщина интересуется неизвестным полотном, потом эту женщину убивают, а через несколько дней похищают и само полотно, у меня начинается зуд.
Боттандо налил себе новую порцию кофе, добавил каплю молока, невероятное количество сахара и задумчиво размешал.
— Все это очень непрочно, — осторожно, чтобы не обидеть Флавию, заговорил он. — Понятно, вы здесь всего день или чуть больше, но все равно у вас нет ничего основательного.
— Знаю, — печально согласилась Флавия. — Но Боволо — такая проблема: хорошо еще наскребла это. Сегодня я снова собираюсь со всеми поговорить и подумала, может, Джонатан просмотрит бумаги и протоколы комитета — все, что дал мне комиссар. Карабинеры ничего интересного в них не нашли. Но как знать… Таков был план до того, как вы приехали…