— Естественно. — Флавия провела лучом от двери до берега канала. — Совсем недавно здесь что-то — или, вернее, кого-то — протащили. Догадываешься кого?
— Робертса? — Это предположение не потребовало от Аргайла непомерного напряжения ума.
— Правильно, — удовлетворенно хмыкнула Флавия, снова полезла в сумочку и достала маленький фотоаппарат. — Лучше бы иметь профессиональные снимки, но на худой конец сойдет и так. — Крохотная вспышка брызнула светом. — Если узнает Боволо, то опять будет жаловаться, что мы лезем не в свое дело. Я вовсе не желаю его информировать. Он и так отказался предоставить Боттандо необходимую мне информацию.
— А как насчет отпечатков пальцев?
Флавия покачала головой.
— Тут я бессильна, но сомневаюсь, чтобы они здесь остались: поверхность слишком шероховатая. Ладно, не все сразу. Не хочешь нанести импровизированный визит к профессору Робертсу?
Однако это оказалось совершенно невозможно. Флавия не сомневалась, что дверь вела в подвал дома жертвы, но створка была накрепко закрыта, а у Аргайла, несмотря на все понукания, не возникло желания ломать ее силой.
— С ума сошла? — огрызнулся он. — Крепкий дуб не меньше фута толщиной. И я к тому же замерз.
Он был абсолютно прав. Но Флавия, которая явно наслаждалась жизнью, сочла его кайфоломщиком. Она нехотя спустилась в лодку, и Дандоло принялся выруливать задним ходом в канал.
— Это по крайней мере ясно, — заявила она. — Можно наметить абрис преступления.
— Полагаешь?
— Полагаю. К Робертсу приходит убийца Мастерсон. Профессор обвиняет его в преступлении, и гость — кем бы он там ни был — решает, что Робертсу необходимо заткнуть рот. Убийца хватает профессора за шею — отсюда багровые следы, — тащит в подвал, затем в тоннель и держит его голову под водой, пока Робертс не захлебнулся, затем возвращается домой ужинать. А Робертс тем временем выплывает на свет Божий, и его обнаруживают Боволо и иже с ним. Все очень просто.
— Хорошо. Но вот тебе вопросы потруднее: кто и зачем?
Флавия пожала плечами и ничего не ответила.
— И еще, — добил ее Аргайл, — как насчет того телефонного звонка? По-твоему, ответил Робертс, Ван Хеттерен подслушал, но испугался того, что он мог нам сказать?
— Не исключено. Старый добрый сценарий преступления на почве страсти? Но опять-таки возникает проблема алиби.
— Тогда Коллман? Он был здесь приблизительно в нужное время.
Флавия неопределенно пожала плечами. Лодка успела вернуться в Большой канал, и теперь их снова начал трепать ветер. Аргайл посмотрел на небо.
— Черт! Дождь так и не прекращается.
— А то… — поддакнул Дандоло, налегая на весла. — Подождите, будет еще хуже. Если так пойдет дальше, может случиться наводнение. Все зависит от того, куда подует ветер во время воскресного прилива. Хотите, отвезу вас к вашему отелю?
Перспектива болтаться в утлой лодчонке по всему Большому каналу в равной мере ужаснула и Аргайла, и Флавию, и оба в один голос закричали: «Ни в коем случае!» Мол, они и так злоупотребили временем доброго гондольера. Сделанного вполне довольно. И пусть он нисколько не сомневается. Старик высадил их на пристани Ка'Редзонико, получил от Флавии щедрую плату и, лавируя среди многочисленных судов на канале, скрылся в сумраке за завесой дождя.
— Ну как Падуя? — спросила Флавия. Аргайл пожал плечами:
— Право, не знаю. Мастерсон определенно там была. Другой вопрос: что она там делала? Она сама сказала, что у нее были какие-то важные дела, но какие — не имею понятия. Я начинаю думать, что…
Флавия озабоченно посмотрела на своего компаньона. Теории Аргайла были опасны прежде всего тем, что первые полдюжины оказывались в итоге несостоятельными.
— И что же?
В это время к пристани подошел катер, они поднялись на борт, и англичанин переменил тему разговора. Не то чтобы он что-то скрывал, просто особенно нечего рассказывать, он так и объяснил. Ведь Флавия всегда обходилась с ним очень строго, когда ему случается ошибаться. Так что если она не возражает…
Флавия возражала, но не знала, как подступиться. В любом случае день прошел не зря. И она предвкушала, как станет докладывать о своих выводах Боттандо. Так что в конце концов махнула рукой и, не задавая больше вопросов, вернулась в свой отель. А Аргайл потрусил в другую сторону к небольшому магазинчику.
Пятница принесла с собой новое железнодорожное путешествие. Сначала Боттандо засобирался было поехать вместе с Флавией, а Аргайла оставить заниматься тем, чем, по его мнению, обычно занимаются торговцы картинами, когда им вовсе нечего делать. Однако небольшая экскурсия в Венецию и без того затянулась, и генерал до умопомрачения повторял, что обсуждение бюджета на носу. Надо было подготовить статистические таблицы, подмазать чиновников, выпятить прошлые успехи и тщательно замаскировать неудачи. Поэтому он с большой неохотой, подкрепившись на всякий случай дозой аспирина, приготовился в самом пасмурном настроении отбыть в свой кабинет в Рим.
Но перед отъездом предложил: а почему бы Флавии не захватить с собой Аргайла? И при этом глубокомысленно покосился на того и на другого: Боттандо всегда испытывал по поводу этой парочки определенную иллюзию — он считал, что в этих людях заложена возможность величайшей любви, которая только и ждет подходящего обстоятельства, чтобы прорваться на поверхность. Флавия придерживалась иного мнения — главным образом из-за хронической нерешительности Аргайла. Но Боттандо доставляло удовольствие проявлять дядюшкин интерес к их делам, и она не решалась разрушать его романтический настрой.
Аргайл обрадовался путешествию, поскольку они отправлялись на поезде, а не на машине. Потому что в противном случае, как заявил он сам, его бы не сдвинули с места. Аргайлу ни разу не приходилось побывать в авариях по вине Флавии, тем более что она была дисциплинированнейшим из водителей, но он малодушно считал, что это всего лишь дело времени. Высокая скорость заводит, а привычка Флавии заглядывать во время разговора собеседнику в глаза очаровательна. Но Аргайл определенно считал, что быстрая езда и эта милая привычка очень мало сочетались друг с другом.
Флавию же, наоборот, угнетала перспектива поездки на поезде, однако она уступила. Они сели в десятичасовой экспресс, заняли купленные Флавией места первого класса, но тут же по ее не столь уж непредсказуемому предложению отправились в вагон-ресторан.
Ели молча, словно сговорившись, но, когда последняя крошка исчезла во рту, Аргайл неожиданно выдал свой сюрприз — то, что его мучило и не давало покоя со вчерашнего вечера. Он достал фотографии с пленки, которую накануне вынул из фотоаппарата Мастерсон, а затем отдал проявить.
— Гм… — протянула Флавия, посмотрев на них несколько секунд. Это была ее обычная реакция, когда она чувствовала, что следовало произнести нечто умное, но понятия не имела, что именно.
— Могла бы высказаться членораздельнее, — немного разочарованно упрекнул ее Аргайл. — Нужна подсказка? — Он и сам видел, что подсказка нужна, и поэтому продолжал: — Лицо на двух фресках Тициана в Падуе и на автопортрете из коллекции маркизы принадлежит одному и тому же человеку. Я думал, что ты это сразу поймешь.
— Может быть, и поняла бы, если бы видела твой загадочный портрет, — огрызнулась Флавия. — Хорошо. Ну и что из того?
Аргайл сразу упал духом. Он с самого начала решил, что этот факт имел огромное значение. В идентичности изображенных людей не было никаких сомнений: крючковатый нос, ввалившиеся щеки, длинные прямые волосы — вполне достаточное доказательство. Он не понимал, почему Флавия не разделяет его возбуждения.
— Неужели не понимаешь? Теперь ясно, почему картину украли.
— Абсолютно не ясно. Ясно одно: четыре столетия назад между полотнами существовала какая-то связь. И еще можно предположить, что Мастерсон об этом догадалась. Но больше ничего. Или ты намерен сделать вывод, что на автопортрете сам Тициан?
— Нет. Безусловно, нет. Мы прекрасно знаем, как он выглядел.