Остановились мы метрах в десяти от танка, вокруг которого суетилось несколько человек, несмотря на жару, облаченных в черные комбинезоны и шлемофоны. Ближе подъехать мы не смогли, мешали две воронки от авиабомб, но даже теперь было видно, что танки прилично пострадали от авианалета: корпуса у всех машин были в глубоких бороздах от осколков близких взрывов авиабомб, а кое-где видны даже вмятины в броне. Моя надежда использовать эти стальные горы в интересах бригады почти угасла, особенно когда я увидел немного в стороне двух, по-видимому, серьезно раненных, танкистов. Они лежали на траве полураздетые, одного перебинтовывал не пострадавший товарищ.
«Какой же силы удары испытали эти танки, если члены экипажа, даже защищенные такой толстой броней, пострадали, – подумал я, – судя по бороздам, ребята в танке чувствовали себя, как внутри камнедробилки. Наверное, и механизмы повреждены, хорошо хоть боезапас не сдетонировал».
Уже скорее по инерции, чем надеясь на чудо, что какой-нибудь танк сможет двигаться, я спрыгнул с подножки грузовика и подошел к танкистам. Трое из них занимались поврежденной гусеницей, а стоящий невдалеке лейтенант танковых войск подбадривал своих подчиненных не без помощи матерных выражений. Увидев меня, он осекся, мгновение изучал мои петлицы, потом хриплым, прокуренным голосом представился:
– Лейтенант Быков, командир танкового взвода. Двигаемся согласно поставленной задаче в расположение своего соединения.
Я тоже представился, а потом задал так волнующий меня вопрос:
– Лейтенант, каково состояние вашей техники? Смогут ли после такой бомбардировки танки двигаться?
– Товарищ подполковник, два танка практически не пострадали, а вот у этого повредило трак. Сейчас звено заменим, и примерно через час взвод сможет двигаться дальше. Вот только в одном танке ранено два члена экипажа – одного сильно контузило, а другого посекло окалиной. Обоих требуется доставить в ближайший госпиталь. А еще мы потеряли нашу техничку: прямое попадание бомбы в автомобиль, и четверых человек как корова языком слизнула. Мы только несколько фрагментов тел нашли, и все, – лейтенант кивком показал в сторону ближайшей, непрерывно чадящей едким дымом бесформенной кучи металлолома.
– А что же вы хотели, товарищ Быков? Это война, и немцы с вами не в бирюльки играют! В гибели этих людей ваша вина тоже присутствует. Это надо же, без всякого зенитного прикрытия двигаться средь бела дня по такой магистрали! Идиотизм какой-то! Ясно же, что немцы в первую очередь будут бомбить эту дорогу! Вы, лейтенант, родились под счастливой звездой, если после подобного авианалета остались живы, а ваш взвод понес такие небольшие потери. Слава богу, что у «юнкерсов» осталось так мало бомб, а у КВ мощнейшая броня. Но даже она вряд ли бы спасла от прямого попадания пятидесятикилограммовой авиабомбы. Думаю, впредь вы станете более расчетливы и прекратите полагаться на авось!
– Товарищ комбриг, двигаться в дневное время мы стали не по своей воле, а после получения прямого приказа маршала Кулика, до этого ехали только ночью, а на дневки вставали в лесу рядом с дорогой и маскировали танки. Но сегодня, недалеко от Слонима, маршал нас увидел, остановил свой кортеж, вышел из автомобиля, устроил взбучку и приказал немедленно продолжить марш. Мои слова об опасности авианалетов противника он проигнорировал, зло буркнув в ответ, что пока вы тут, мол, пикник в тенечке устраиваете, там ваши товарищи вынуждены без тяжелой техники отбиваться от немцев.
Лейтенант попытался еще что-то сказать в свое оправдание, но я его перебил, воскликнув: