С получением этих известий Блюхер отдал приказ о переправе по мосту партизанского лазарета и всего обозного табора. А бойцы Калмыкова бились уже в непосредственной близости от Красной Горки. Противник через их головы швырял фугасы и шрапнель по главной базе партизан. Отбросить его возможности не было — силы на исходе да и патронов раз-два и обчелся.
Но вот командир богоявленцев принял нового связного от главкома. Мигом вскочил на коня и пролетел, не пригибаясь, вдоль передней линии бойцов.
— Слушайте, товарищи! Слушайте все! — перекрывая снарядное уханье, громобойно кричал Калмыков. — Победа! Победа, товарищи!
В следующую минуту уже все знали, что Павлищев откинул беляков от Казанки, гонит их к Бирску, а главное, какой трофей захватил — пятьдесят тысяч штук патронов! Каширин разбил наголову противника под Быково, взял двести пленных, три орудия с передками, много снарядов и патронов тоже.
Воспрянул арьергард, словно влились свежие силы, и голод патронный отошел, позабылся.
…Поздним вечером Калмыков привел свой полк в Красную Горку. Зная, что на том берегу его ожидает главком, Михаил Васильевич пришпорил коня и выскочил к мосту. Пролететь его одним махом не удалось — мост то горбился, то спадал вниз ухабами, кренился где вправо, где влево.
Блюхера Калмыков отыскал невдалеке от переправы.
— Ноги больше не держат, — устало сказал главком, поднимаясь с груды соломы. — У вас все в порядке?
— Да, без хвостов пришли.
— Хорошо. Надо, чтоб и впредь никто не висел. Как переправится полк, проследите за точностью исполнения приказа о полной ликвидации моста.
— Повоевать придется, — со вздохом ответил Калмыков. — Башкиры и сейчас уже наседают: у нас не было моста, ты построил его. Оставь, зачем хочешь жечь?
— Понимаю, но оставлять нельзя. Растолкуй им: скоро вернемся и построим новый, не мост — мостище!
Калмыков ускакал обратно, а главком остался на месте до тех пор, пока не забилось во всю ширь Уфы яркое пламя.
К утру на берегах реки установилась тишина. Не грохотали больше орудия, ие тарахтели пулеметы, словно и не было тут никакой войны.
Повернув резко на север, партизаны вышагивали за день, как на мирных солдатских учениях, верст по тридцать-сорок. Главком вел свои полки по ничейной полосе через уральские деревни, затерявшиеся среди топких болот и глухих лесов.
Михаил Васильевич Калмыков с адъютантом Озиминым раскатывал теперь на тарантасе, но рядом с упряжкой всегда трусила оседланная верховая лошадь.
Где только ни видали командира на дню. От головной походной заставы мчался в конец колонны, к конникам. По пути задерживался у артиллеристов, две-три версты неизменно сопровождал повозки госпитального обоза.
Здесь сейчас было всего труднее. Привалы объявлялись редко. Порой и на ночь не делали остановок. Раненых везли на тряских крестьянских телегах. На каждом ухабе, кочке бередились раны.
Забытье не приходило, то и дело слышались стоны, просьбы: «Пить, пить! Потише». Утешителем Михаил Васильевич никогда не был, а тут пришлось:
— Крепитесь, братцы. Теперь уж скоро…
И пришел долгожданный день. 12 сентября 1918 года коммунистическая рота 1-го Оренбургского социалистического казачьего полка имени Степана Разина, возглавляемая юным Виктором Русяевым, первой близ деревни Тюйно-Озеро обнялась с красноармейцами роты 1-й Бирской бригады 5-й Уральской дивизии РККА 3-й советской армии Восточного фронта Республики.
Богоявленцы же, по-прежнему следовавшие в арьергарде, лишь двое суток спустя вступили в башкирское село Аскино, где получили приказ главкома без задержек идти далее, к деревне Першино и до получения новых указаний оставаться там на отдыхе.
Десять последних суток полк Калмыкова, как и весь Сводный Уральский отряд, ни в какие бои не ввязывался и одно это каждый из красных партизан, почти беспрестанно, начиная с июля, участвовавший в жарких схватках с врагами, считал за верх блаженства. Но когда прозвучало наконец-то давно забытое слово «отдых», все вдруг почувствовали, что до самой крайности они физически измучены, нечеловечески измотаны вечными недоедами, недосыпами.
С сыновним участием все это время следил Михаил Васильевич и за бойцами батальона Матвея Лантуха. Его батальон наполовину состоял из партизан-башкир, среди которых немало было людей пожилого, а то и совсем преклонного возраста. Не раз еще до Красной Горки предлагал им Калмыков уйти в обоз — наотрез отказывались: «Нет, наша здесь лучше…» Пробовал комполка и в эти завершающие, самые тяжкие часы, пешего перехода уговорить их пересесть на подводы, но те, не тратя сил на словесные отказы, только упрямо покачивали головами.