— Благодарю вас, сэр, — отозвался штурман.
— А теперь я сойду на берег. Но ночевать, разумеется, буду на борту. Так что будьте любезны, пришлите какую-нибудь шлюпку за моим рундуком и вещами. Я остановился в «Короне».
Он посидел некоторое время в своей каюте, наслаждаясь её уютом. Пушек в ней не было, поскольку, благодаря своеобразной конструкции «Софи», их дула оказались бы дюймах в шести от поверхности воды, поэтому две ретирадные четырехфунтовые пушки, которые обычно занимают так много места, стояли прямо над его головой. Однако и без орудий в каюте было тесновато. И помимо рундуков и стола, стоявшего поперёк каюты, больше в каюту ничего бы и не влезло. Но в прежних плаваниях Джек довольствовался куда меньшим, поэтому он чуть ли не с восторгом разглядывал изящно скошенные внутрь окна, стекла которых блестели настолько, насколько может блестеть стекло, а семь рам благородной дугой завершали обстановку каюты.
Это было больше, чем он когда-либо имел и на что мог рассчитывать в начале карьеры. Так почему же его восторг омрачался трудноопределяемым чувством, этой горечью, знакомой ему по школьным дням?
Возвращаясь на берег в шлюпке, в которой гребла уже его собственная шлюпочная команда, облаченная в белые парусиновые штаны и соломенные шляпы с надписью «Софи» на лентах, с мичманом, с торжественным видом восседавшим рядом на кормовом сиденье, Обри понял природу этой горечи. Он перестал быть одним из «нас», он стал «тем». Действительно, он был сиюминутным воплощением «тех». Во время обхода его уже окружало почтение совсем другого рода, чем то, которое оказывают лейтенанту, чем то, которое оказывают ближнему. Это почтение как стеклянный колпак отделило его от команды. Когда он покинул «Софи», у всех вырвался так хорошо знакомый ему вздох облегчения: «Иегова покинул нас».
«Такова цена, которую нужно платить», — размышлял Джек.
— Благодарю вас, мистер Баббингтон, — произнес он вслух, обращаясь к маленькому мичману, и стоял на ступенях, пока шлюпка не развернулась и не стала удаляться. Баббингтон пискляво орал:
— А ну-ка посторонись! Не спать, Симмонс, пьяная твоя рожа.
«Такова цена, которую нужно платить, — повторил про себя Джек. — Но, клянусь Господом, оно того стоит». И вновь на его просиявшем лице появилось счастливое, почти восторженное выражение. Но, идя на встречу в «Короне», на встречу с равными себе по статусу, он шагал более энергичной походкой, чем та, что еще вчера была свойственна лейтенанту Обри.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Они сидели за круглым столиком в эркере, высоко над водой, и небрежно швыряли пустые устричные раковины в их родную стихию. От разгружавшейся в полутораста футах под ними тартаны несло смешанным запахом шведского тира, пеньки, парусины и хиосским скипидаром.
— Позвольте уговорить вас съесть ещё немного этого бараньего рагу, сэр, — произнес Джек.
— Что ж, раз вы настаиваете, — отозвался Стивен Мэтьюрин. — Оно весьма недурно.
— Это одно из блюд, которое в «Короне» умеют готовить, — продолжал Джек. — Хотя не мне хвалить здешних поваров. Кроме закусок я заказал пирог с утятиной, говяжье жаркое, а также маринованное свиное рыло. Вне всякого сомнения, малый не понял меня. Я несколько раз повторил ему: «Visage de роrсо»[7], и он закивал, как китайский болванчик. Вы понимаете, это раздражает, когда хочешь, чтобы тебе приготовили пять блюд, cinco platos[8], и старательно объясняешь им это по-испански, оказывается, что принесли тебе только три, да и то два из них совсем не те, что заказал. Мне стыдно, что ничем лучшим я не могу вас угостить, но это вовсе не из-за невнимания к вам, уверяю вас.
— Так вкусно я не ел много дней, к тому же, — произнёс Мэтьюрин с поклоном, — в таком приятном обществе, честное слово. Возможно, сложности возникли оттого, что вы объяснялись на кастильском наречии?
— Видите ли, — ответил Джек, наполняя бокалы и с улыбкой разглядывая их содержимое на свет, — сдается мне, что, общаясь с испанцами, мне лучше использовать тот испанский, которым я владею.
— Вы, разумеется, забыли, что на этих островах разговаривают на каталонском языке.
— А что это за язык?
— Это язык Каталонии — на нем говорят на островах, на всем Средиземноморском побережье, до самого Аликанте и дальше. В Барселоне, в Лериде. В самых богатых провинциях Пиренейского полуострова.