— Это и есть вершина человеческого счастья?
— Конечно! — воскликнул Джек, выпучив на него глаза. — Разве вам это непонятно?
— Ну разумеется.
— А потом, — продолжал Джек, улыбаясь карьерным грезам, — а потом, попав в него, будешь подниматься по списку, независимо от того, командуешь ты кораблем или нет, строго в соответствии с выслугой. Сначала ты контр-адмирал синего флага, контр-адмирал белого, затем красного. Потом ты вице-адмирал синего флага — и так далее, до упора. Причем от тебя не требуется никаких заслуг, не будет никакого отбора. Вот что мне нравится. А до той поры необходим интерес, удача или одобрение начальников — по большей части, компании старух. Ты должен им угождать: так точно, сэр; никак нет, сэр; с вашего позволения, сэр; ваш покорный слуга, сэр… Чувствуете запах баранины? Вы не откажетесь отобедать со мной? Я пригласил на обед вахтенного офицера и мичмана.
Вахтенным офицером оказался Диллон, а исполняющим должность мичмана — юный Эллис. Джек давно решил, что в их отношениях не будет явного разрыва, варварской угрюмости, и раз в неделю приглашал к столу офицера (а иногда и мичмана), стоявшего на предполуденной вахте, кто бы это ни был. Раз в неделю его, в свою очередь, приглашали на обед в констапельскую. Диллон молча согласился с заведенным порядком, и, на первый взгляд, между ним и капитаном установились вполне безоблачные отношения, чему способствовало то, что они редко оставались с глазу на глаз.
В данном случае в качестве громоотвода выступал Генри Эллис. Он оказался обыкновенным юношей, скорее приятным, чем наоборот. Чрезвычайно робкий и скромный, он с самого начала стал объектом издевательств и шуток со стороны Баббингтона и Риккетса. Но теперь уже освоился и стал чересчур разговорчив. Впрочем, за капитанским столом он сидел, словно проглотив аршин и набрав в рот воды. Кончики его пальцев и ушей были так чисты, что просвечивали. Прижав локти к бокам, он по-волчьи глотал, не разжевывая, куски баранины. Джеку всегда нравилась молодежь, и поэтому он решил уделить внимание гостю. Налив ему вина, он дружелюбно улыбнулся и сказал:
— Вы, ребята, читали какие-то стихи на фор-марсе этим утром. Я бы сказал, первоклассные стихи. Это мистера Моуэтта? Мистер Моуэтт неплохо рифмует.
Капитан был прав. Стихотворение мичмана, посвященное привязыванию нового грота, восхитило всю команду шлюпа, но на беду автор умудрился вставить в качестве части общего описания следующее:
Белее облака в полдневном мареве наш грот,
И задницей сияет он сквозь ясность вод.
Двустишие это испортило его авторитет среди молодежи. И именно эти строки и распевали юноши на фор-марсе, чтобы еще больше позлить его.
— Прошу вас, не могли бы вы нам его прочесть? Уверен, доктору хочется послушать его.
— А то как же, — подхватил Стивен.
Проглотив кусок баранины, бедный юноша пожелтел и, собрав все свое мужество, произнес: «Слушаюсь, сэр» — и, уставясь на кормовое окно, начал декламировать:
— Белее облака в полдневном мареве наш грот… (О Боже, не дай мне умереть…) Белее облака в полдневном мареве наш грот, И зад... — голос юного Эллиса задрожал, затих, затем, едва слышно, зазвучал вновь: — И задницей... — Но больше он не смог произнести ни звука.
— Чертовски изящное стихотворение, — после непродолжительной паузы воскликнул Джек. — И поучительное. Доктор Мэтьюрин, не выпьете со мной бокал вина?
Чуть запоздав, появился — легок на помине — Моуэтт и произнес:
— Прошу прощения, что помешал, сэр, но на три румба справа по носу видны марсели какого-то корабля.
В продолжение всего этого безмятежного плавания в открытом море они почти никого не видели, не считая нескольких каиков, замеченных в греческих водах, и транспортного судна, шедшего от Сицилии к Мальте. Когда наконец их новый знакомый приблизился настолько, что можно было с палубы разглядеть его марсели и небольшую часть прямых парусов, его стали разглядывать гораздо внимательнее, чем обычно. Выйдя в то утро из Сицилийского пролива, «Софи» шла курсом вест-норд-вест. Мыс Теулада на Сардинии, находившийся в двадцати трех лигах, виднелся в направлении норд-тень-ост. С норд-оста дул умеренный бриз, от порта Маон бриг отделяли двести пятьдесят миль открытого моря. Незнакомец, похоже, шел курсом вест-зюйд-вест или чуть южнее, как на Гибралтар или, возможно, Оран, находясь по пеленгу норд-вест-тень-норд от шлюпа. Их курсы, если они сохранятся, должны были встретиться, но пока было непонятно, которое из судов раньше пересечет кильватерную струю другого.