— Я хотел спросить его, что предлагает наука от строптивости тёлок, — уже с сомнением произнес юный Эллис.
— Кто велел вам задать этот вопрос? Наверняка этот придурок Баббингтон. Стыдно быть таким лопухом, проведя столько времени в море.
Выходит, невеселая атмосфера не достигла мичманского кубрика, а может, успела измениться. Стивен размышлял о том, что молодежь живет совершенно обособленной жизнью, и их счастье не зависит от обстоятельств. Он вспоминал собственное детство, когда жил одним днем, — ни прошлое, ни будущее его не интересовали. В этот момент послышался свист боцманской дудки, звавшей на обед; в животе заурчало, и он скинул ноги с койки. «Я превратился в корабельное животное», — подумал доктор.
То были первые сытые дни начала их крейсерства; хлеб на столе все еще мягкий, и Диллон, пригнув голову, чтобы не удариться о бимс, отрезав себе порядочный кусок бараньего седла, произнес:
— Когда вы выйдете на палубу, то увидите самые чудесные перемены. Мы теперь не бриг, а шнява.
— С еще одной мачтой, — пояснил Маршалл, подняв три пальца.
— Неужели? — спросил Стивен, поспешно протягивая тарелку. — А зачем, скажите на милость? Для скорости, удобства, красоты?
— Чтобы одурачить противника.
Трапеза сопровождалась спорами о военном искусстве, сравнением достоинств маонского и чеширского сыров и рассуждениями о глубинах Средиземного моря на небольшом расстоянии от берега. Стивен еще раз отметил характерную черту моряков (несомненно, традиция среды, в которой люди поневоле должны учиться терпимости), благодаря которой даже такой неотесанный тип, как казначей, способствовал продолжению беседы, сглаживая неприязненные отношения и снимая напряженность, пусть зачастую с помощью сальностей, однако умело вел разговор, в результате чего обед протекал не только в непринужденной, но даже довольно приятной обстановке.
— Осторожнее, доктор, — произнес штурман, поддерживая Стивена у трапа. — «Софи» начинает качаться.
Так и оказалось, и, хотя палуба «Софи» совсем незначительно возвышалась над тем, что можно было бы назвать ее подводной констапельской, качка наверху чувствовалась заметно сильнее. Пошатываясь, Стивен ухватился за стойку и выжидающе оглянулся вокруг.
— Где ваши великие перемены? — вскричал он. — Где эта третья мачта, которая должна одурачить неприятеля? Это ваша попытка подшутить над сухопутным человеком, ваше остроумие? Клянусь честью, господин комик, любой сраный пьяница-ирландец проявил бы большую учтивость. Неужели вы не понимаете, что так делать нельзя?
— Что вы, сэр! — воскликнул Маршалл, шокированный яростью, горевшей во взгляде Стивена. — Клянусь честью, мистер Диллон, я призываю вас…
— Дорогой мой сотоварищ, — произнес Джеймс, подводя Стивена к лееру, который представлял собой толстый трос, идущий параллельно грот-мачте в шести дюймах позади нее, — позвольте вас заверить, что в глазах моряка это мачта, третья мачта. Очень скоро вы увидите, как к ней прикрепят что-то очень похожее на наш старый косой грот, который поставят на манер триселя, и одновременно с этим поднимут прямой грот на рее, что располагается над нашими головами. Ни один моряк не примет нас за бриг.
— Что же, — отозвался Стивен, — должен вам поверить. Мистер Маршалл, прошу прощения за мои поспешные заключения.
— Вы могли бы высказывать и еще более поспешные заключения и все-таки не вывели бы меня из себя, — отвечал штурман, знавший о симпатии, которую испытывал к нему доктор, и высоко ее ценивший. — Похоже на то, что где-то на юге изрядно задуло, — заметил он, кивнув в сторону моря.
Длинные валы шли от далекого африканского побережья, и, хотя мелкие поверхностные волны маскировали их, подъем и опускание линии горизонта обозначали длинные и одинаковые интервалы между ними. Стивен прекрасно представлял себе, как валы эти разбиваются о скалы каталонского побережья, накатывают на галечные отмели и отступают назад, действуя словно чудовищная терка.
— Надеюсь, что дождя не будет, — произнес доктор, который неоднократно замечал, как в начале осени после штиля появлялась зыбь, после чего поднимался юго-восточный ветер, и потоки теплого ливня с нависшего желтого неба сбивали ягоды с виноградников, как раз когда наступала пора их собирать.
— Вижу корабль! — закричал дозорный. Это была тартана средних размеров, глубоко сидевшая в воде. Двигаясь навстречу свежему восточному бризу, она очевидно шла из Барселоны и теперь находилась в двух румбах слева по носу.