Снова ожив, хотя и несколько побледнев после вынужденного заключения, Джек жадно посмотрел на облака над горой Торо, обещавшие северный ветер, и сказал:
— Как только пройдем фарватер, мистер Дил, спустим на воду шлюпки и начнем поднимать на палубу бочки. Нынче вечером мы должны начать пополнять запасы воды, а утром, как можно раньше, отправимся дальше. Нельзя терять ни минуты. Но я вижу, что вы уже завели тали на реях и штагах. Очень хорошо, — усмехнулся он и отправился к себе в каюту.
Бедный мистер Дил впервые видел нечто подобное: матросы, знавшие приемы капитана, молча, не дожидаясь распоряжений, осуществили нужную операцию, и бедняга покачал головой, проглотив пилюлю. Он оказался в трудном положении: пусть и будучи уважаемым, добросовестным служакой, он никоим образом не мог сравниться с Джеймсом Диллоном. Прежний лейтенант превосходно понимал настроение команды, умел сплотить экипаж, и матросы с благодарностью вспоминали его энергию, властность, знания и отличные моряцкие качества.
Джек думал о погибшем, когда «Софи» скользила по длинной гавани, мимо многочисленных устьев знакомых речушек и островов. Сейчас по траверзу шлюпа как раз находился карантинный остров, и капитану пришло в голову, что Джеймс Диллон поднял бы гораздо меньше шума, услышав на палубе крик «Эй, на шлюпке!» и ответный отдаленный крик, означавший приближение капитана. Имя он не расслышал, но в следующее мгновение встревоженный Баббингтон постучался в дверь каюты со словами:
— К борту подходит катер коменданта, сэр.
На палубе суета, поскольку Дил пытался делать одновременно три вещи, а те, кто должен был выстроиться вдоль борта шлюпа, в отчаянной спешке пытались привести себя в порядок. Не многие начальники выскочили бы из-за острова таким образом и стали бы досаждать судну, намеревавшемуся стать на якорь, — большинство из них, даже в случае экстренной необходимости, дали бы экипажу несколько минут передышки. Но не таков был капитан Харт, коршуном взвившийся на борт шлюпа. Звучали и повторялись команды, несколько надлежащим образом одетых офицеров стояли навытяжку с непокрытыми головами: морские пехотинцы взяли «на караул», а один из них уронил мушкет.
— Добро пожаловать на борт, сэр! — воскликнул Джек, который пребывал в прекрасном настроении и обрадовался бы любому знакомому, хотя и хмурому лицу. — По-моему, мы впервые имеем такую честь.
Капитан Харт отсалютовал квартердеку, сделав вид, что прикасается к полям шляпы, с нарочитым отвращением уставился на неопрятных юнг, держащих фалрепы, морских пехотинцев с перекошенными поясами, на груду бочек для воды и маленькую толстую кремовую сучку Дила, которая выступила вперед и, опустив уши, всем своим видом показывая смущение, мочилась, сделав огромную лужу.
— Вы всегда держите свои палубы в таком состоянии, капитан Обри? — спросил он. — Клянусь моими потрохами, это больше похоже на склад припортовой ссудной кассы, чем на палубу шлюпа Его Величества.
— Нет, не всегда, сэр, — отвечал Джек, который все еще пребывал в превосходном настроении, увидев под мышкой у Харта вощеный пакет, в котором могло находиться только представление Адмиралтейства о присвоении Дж. А. Обри, эсквайру, звания кэптена, доставленное ему с поразительной быстротой. — Боюсь, что вы застали «Софи» врасплох. Не угодно ли зайти в каюту, сэр?
Экипаж был при деле, проводя шлюп среди судов и готовясь к швартовке, люди привыкли к своему кораблю, привыкли к своему месту якорной стоянки, которое их вполне устраивало. Но почти всё их внимание было приковано к голосам, раздававшимся за дверью каюты.
— Сейчас он ему покажет старого Джарви[96], — с усмешкой прошептал Уильяму Уитсоверу Томас Джонс.
Такая же усмешка видна была и на лицах многих из тех, кто собрался позади грот-мачты и мог убедиться, что их капитану устраивают разнос. Они любили его, были готовы пойти за ним в огонь и воду, но им было приятно думать о том, что и командира порой пропесочивают, снимают с него стружку, задают взбучку, дают нагоняй.
— «Когда я отдаю приказ, то рассчитываю, что он будет выполнен в точности», — с напыщенным видом повторил слова Харта Роберт Джессап, наклонившийся к уху Уильяма Эгга, помощника рулевого старшины.
— Тише вы! — вскричал штурман, которому не было слышно.
Но вскоре усмешка стала сползать сначала с лиц самых толковых парней, находившихся ближе всех к световому люку, затем вытянулись физиономии у тех, которые по их глазам, жестам и гримасам поняли, что происходит, и сообщили об этом остальным. И когда плехт упал в воду, пробежал шепот: «Не будет крейсерства».