— Мистер Бернет, могу ли я вас просить об одном одолжении? Я оставила свой ридикюль в губернаторском особняке.
— Как восхитительно вы играли, Молли, — произнес Джек, когда дверь закрылась.
— Джек, как я счастлива, что вы наконец-то получили свой корабль.
— Я тоже. Пожалуй, еще никогда в жизни я не чувствовал себя более счастливым. Еще вчера я был настолько раздражен, у меня было такое мрачное настроение, что я готов был повеситься, а когда пришел в гостиницу, то обнаружил вот эту депешу. Разве она не прекрасна? — Оба принялись читать ее в почтительном молчании.
«…На свой страх и риск», — прочла вслух миссис Харт. — Джек, прошу вас, умоляю, не пытайтесь захватывать нейтральные суда. Тот барк из Рагузы, который прислал бедняга Уилби, не признали призом, и его владельцы теперь судятся с ним.
— Не тревожьтесь, милая Молли, — отозвался Джек. — Я ещё не скоро смогу захватывать какие бы то ни было суда, уверяю вас. Письмо прибыло с задержкой — чертовски серьёзной задержкой — и Аллен ушел, забрав всех моих лучших матросов, ему так срочно приказали отплывать, что я не смог с ним встретиться. И еще комендант воспользовался ситуацией, взяв остальных людей для портовых работ. Не осталось ни одного свободного человека. Похоже, что нам и из гавани-то не выйти. Полагаю, нам придется долго прозябать на берегу, прежде чем мы почуем хотя бы запах приза.
— Даже так? — покраснев, воскликнула миссис Харт. В этот момент вошли леди Уоррен и её брат, капитан морской пехоты.
— Дражайшая Анна, — взволнованно проговорила Молли Харт, — подойди же ко мне и помоги исправить возмутительную несправедливость. Это капитан Обри — вы знакомы друг с другом?
— К вашим услугам, мэм, — проговорил Джек, очень почтительно поклонившись: ведь перед ним была адмиральская супруга.
— Самый галантный и достойный офицер, тори до мозга костей, сын генерала Обри, и представьте, с ним обходятся самым отвратительным образом…
Пока Джек находился в доме коменданта, жара усилилась, и когда он вышел на улицу, воздух обжег ему лицо почти как огонь. Однако душно от него не было, он будто источал какое-то сияние, облегчавшее зной. После пары поворотов молодой офицер добрался до обсаженной деревьями улицы, соединявшейся с дорогой из крепости, которая спускалась к площади, вернее, террасе, возвышавшейся над причалами. Он перешел на тенистую сторону площади, где английские дома с подъемными окнами, веерообразными фрамугами и замощёнными булыжником внешними дворами мирно соседствовали с иезуитской церковью в стиле барокко и одинокими испанскими особняками с внушительными каменными гербами над парадными дверями.
По противоположной стороне шла пестрая компания моряков. Одни в полосатых, другие — в обычных парусиновых штанах; некоторые щеголяли в нарядных красных жилетах, иные остались в форменных синих куртках. У кого-то, несмотря на жару, на голове матросские шапки, многие предпочитали широкополые соломенные шляпы или платки. Но у всех — длинные косички и та особая стать, которая сразу выдавала в них военных моряков. Они были с «Беллерофонта», и Джек жадно смотрел на них, проходивших со смехом мимо и что-то негромко кричавших своим друзьям — англичанам и испанцам. Он приближался к площади и сквозь молодую листву мог видеть висящие для просушки брамсели и бом-брамсели «Женерё», поблёскивающие от солнца на противоположной стороне гавани. Оживленная улица, зелень, голубое небо — этого оказалось достаточно для того, чтобы у любого затрепетало жаворонком сердце, и Джек воспарил тремя четвертями души. Оставшаяся на земле четверть тревожно думала о его экипаже. Он был знаком с ужасом вербовки с самого начала своей службы на военном флоте. Своё первое серьезное ранение Обри получил от одной женщины в Диле, огревшей его утюгом, которая считала, что её мужа не стоит насильно тащить на флот, и никак не ожидал столкнуться с этим неприятным делом в самом начале своей капитанской карьеры, только не так, только не в Средиземноморье.
Теперь он оказался на площади с её величественными деревьями и двумя длинными лестницами, зигзагами спускающимися к гавани — еще добрую сотню лет назад британские моряки окрестили их «Косичками» — тут было сломано большое количество рук, ног и разбито бессчетное количество голов. Джек подошел к невысокому парапету, соединявшему верхние площадки лестниц, и стал разглядывать огромное замкнутое водное пространство, слева простиравшееся до видневшейся вдали высшей точки гавани, а справа — до острова-лазарета и находящегося в нескольких милях узкого входа в нее, защищенного крепостью. Слева от Джека виднелись торговые суда: множество, практически сотни, фелюк, тартан, шебек, пинков, полакров, полакров-сетти, гуари и баркалонов — словом, всех типов средиземноморских парусных вооружений, и множество других, пришедших из северных морей: португальские рыболовы, углевозы-шаты, ловцы сельди. Впереди и справа от него стояли военные суда: два линейных корабля, оба 74-пушечники; изящный 28-пушечный фрегат «Ниоба», экипаж которого наносил ярко-красную полосу вдоль борта ниже окрашенного в шахматную клетку ряда пушечных портов и над стройным транцем, в подражание испанским кораблям, которыми так восхищался его капитан. Там же стоял целый ряд транспортников и других судов, а между ними и лестницами на причале сновало взад-вперед бессчетное количество шлюпок — лонгботы, барки, спущенные с линейных кораблей, баркасы, катера, ялы и гички. Прямо перед ним внизу еле полз четырёхвесельный ялик с бомбардирского кеча «Тартар», осевший под тяжестью его огромного казначея так, что до воды оставалось всего каких-то три дюйма. Еще правее великолепная линия набережной загибалась в сторону эллинга, артиллерийских и продовольственных причалов и карантинного острова, который скрывал множество других судов.