Насвистывая модный мотивчик, Беннет оглядывал приткнувшиеся к причалу шлюпки, небольшие баркасы, изредка здороваясь с приятелями, возившимися со снастями.
— Привет, ребята! Как дела?
Те кивали в ответ, давая понять, что дела идут нормально, чего они, в свою очередь, желают и ему, Клайву Беннету.
Его собственный катер, носивший название «Утренняя звезда», стоял последним в длинной шеренге рыбачьих суденышек. Не потому, что ему не досталось места ближе, а потому, что так нравилось Беннету. Он любил после работы идти по причалу, втягивая запахи соленой воды, снастей и рыбы. Было в этом свое особое наслаждение. Клайву нравилось слушать, как плещутся о причал волны, приглушенные удары бортов, скрип веревок и грубоватые разговоры матросов.
Ветер, налетевший с залива, принес с собой ночную прохладу, просочившуюся даже под теплый свитер, облегающий крепкое тело Беннета. Мужчина зябко поежился и не без удовольствия вспомнил о теплой куртке, лежащей в рубке катера. Лето-летом, а ночной ветер, да еще на воде, — штука неприятная.
Беннет добрался до «Утренней звезды» и одним махом спрыгнул с причала на чуть покачивающуюся палубу. Он невольно улыбнулся, вспомнив, как первый раз поднялся на борт вот такого же катера. Правда, тогда штормило посильней. Помнится, его швыряло от борта к борту, и через пять минут он уже сидел в гальюне, успокаивая восставший против качки желудок. «Морская болезнь» — весьма неприятная вещь, особенно, когда испытываешь ее на собственной шкуре. Зато теперь он, Клайв Беннет, даже в очень приличный шторм держится на палубе так же уверенно, как и на твердой земле. И уже давным-давно забыл, что такое «морская болезнь».
Беннет отвязал канат и еще раз оглядел причал. В двадцати метрах от него, у дебаркадера, стоял крепкий негр в дорогом костюме. Среди довольно пестрого рыбацкого окружения он выглядел, как настоящий бриллиант, невесть как попавший на распродажу дешевой бижутерии.
Щегольский вид негра вызвал у Беннета еще одну улыбку.
М-да. Этот парень явно не вписывался в окружающий его пейзаж.
Он несколько секунд смотрел в направлении дебаркадера, а затем пошел в рубку и включил мотор.
Катер затрясло мелкой дрожью. «Звезда» напряглась, собираясь с силами.
Беннет прибавил ход, и катер, отвалившись от стенки, двинулся к середине бухточки. Мотор тарахтел, выплевывая в вечернее небо хлопья пара. Волны покачивали «Утреннюю звезду», но Беннет не замечал этого. Он смотрел через стекло на здоровяка-негра. А тот, в свою очередь, пристально наблюдал за движением катера. Темная вода вспенивалась, оставляя за кормой «Звезды» белесую дорожку.
Достигнув середины бухты, Беннет лихо завертел рулевое колесо, поворачивая катер в открытое море. Дождавшись, когда «Звезда» ляжет на нужный курс, он закрепил штурвал и вышел на палубу…
…Негр подождал, пока катер отойдет достаточно далеко, и вытащил из кармана пиджака плоскую коробочку миниатюрного передатчика. Пальцы нащупали нужные тумблеры. Не отрывая взгляда от белого, все больше растворяющегося в сумерках пятна, он нажал сперва один тумблер, а когда на панели пульта зажегся зеленый огонек, — и другой.
Прямо на черном зеркале воды зацвел оранжево-белый цветок взрыва. А через секунду мощный грохот потряс порт. Там, где только что был катер, возник гигантский костер. Пламя быстро сожрало крашеные борта, добралось до баков, и еще один, на этот раз менее сильный, взрыв достиг причала.
В воздух взметнулись доски, обломки бортов, тлеющие головешки. Все это, смешиваясь с языками пламени, представляло невероятное зрелище.
Некоторое время негр наслаждался плодами своей работы, а затем, сунув передатчик в карман пиджака, широко зашагал к выходу из порта…
Двадцать четыре часа до…
Последние два дня Метрикса мучили дурные предчувствия. Он не был суеверен, но не отрицал того факта, что человек, в принципе, способен почувствовать опасность на какое-то время раньше, чем она обнаружится. Иногда это чувство испытывал и Метрикс. От того, насколько оно было сильным, Метрикс делал выводы относительно грозящей ему беды. Чаще всего, прогнозы оказывались верными, хотя случалось, что тревога бывала беспочвенной. Тем не менее Метрикс прислушивался к этому чувству и не жалел об этом.
Так вот, последние два дня его мучили очень дурные мысли. Он пытался анализировать ситуацию, стараясь выловить в себе ту самую зацепку, которая и порождала тревогу. Безрезультатно. Если мозг и имел какую-то информацию, касающуюся психологического состояния своего хозяина, то выдавать ее упорно отказывался. Как правило, в таких случаях Метрикс просто ждал, пока разум не трансформирует эти знания в более удобоваримую форму.
Но не теперь. В данной ситуации самым худшим было то, что Джон не мог найти вообще никаких поводов для тревоги. Все как всегда, ни хуже, ни лучше.
Дженни Метрикс, его двенадцатилетняя дочь, заметила состояние отца и всеми известными ей способами пыталась привести Джона в нормальное расположение духа. Арсенал методов, используемых ею для этой цели, имел широчайший спектр, начиная от неожиданного тыкания мороженым в физиономию Джона и заканчивая походом в кино на новую кинокомедию с Эдди Мерфи в главной роли. Однако ее отчаянные попытки справиться с тревогой отца потерпели полный провал. Если Джон и улыбался, то мысли его все равно оставались где-то далеко.
Утро третьего дня объяснило все. Началась оно, впрочем, так же, как и утро второго или первого. Короче говоря, Джон Метрикс проснулся в восемь утра в своей спальне и некоторое время лежал неподвижно, прислушиваясь к звукам шагов Дженни. Вот на кухне звякнула сковорода, зашипела льющаяся из крана вода. Метрикс еще несколько минут тупо разглядывал потолок, ощущая нахлынувшую волну беспокойства. Оно было гораздо сильнее того, что Джон испытывал на протяжении двух дней. Это могло означать только одно — опасность достаточно близка. Она где-то совсем рядом, затаилась и ждет момента, чтобы вцепиться ему в хребет. Внизу нудно принялся бормотать чайник. Хлопнула дверца холодильника. Дженни начала готовить свои умопомрачительные бутерброды. С этими кулинарными изысками дело вообще обстояло довольно сложно. Каждый раз, съедая на завтрак очередной «шедевр» буйной фантазии дочери, Джон пытался добиться от нее, что же именно ему довелось употребить в пищу. Но во всем, что касалось готовки, Дженни стояла насмерть и секретов не выдавала. Как правило, отец несколько дней мучился этим вопросом, время от времени вновь пытаясь выудить у дочери рецепт ее очередного блюда, но все его уговоры пропадали зря, оказываясь не более чем простым сотрясением воздуха. В итоге, путем сложных умозаключений и тщательного обследования холодильника, Джону удавалось получить представление об основных ингредиентах бутербродов, волосы у него вставали дыбом, а на следующее утро Дженни подавала ему очередную горячую «загадку», в которой умудрялась совместить, казалось бы, абсолютно несовместимое.
Судя по звону посуды и ароматам, доносящимся с первого этажа, в кухне готовилось нечто, лежащее за гранью понимания Джона.
Метрикс потянулся, чувствуя, как хрустят суставы, и не без некоторого удовольствия ощутил силу собственных мышц. У него, действительно, была отличная фигура. Тугие узлы мускулов бугрились на руках, спине, груди. Форме ног могли бы позавидовать лучшие атлеты мира. Рост Джона составлял метр девяносто восемь, что являлось одновременно и недостатком, и достоинством. При желании, Метрикс мог бы без труда завоевать «Мистер Вселенная», но людям его профессии строго запрещалось афишировать себя. Для соседей и чиновников Джон Метрикс был Биллом Тайсоном, сорокачетырехлетним лесорубом из Канады. Молчаливым замкнутым вдовцом. Никто не знал о жизни Джона правды, кроме Дженни, генерала Френклина Керби — прямого начальника Метрикса — да троих ребят из его отделения.
Вот, собственно, и все.
Потянувшись, Джон хрустнул суставами и одним сильным рывком вытолкнул тело из теплых объятий постели. Проделав несколько энергичных движений, он подхватил полотенце и направился в ванную.