Но если завоеванная страна отличается от унаследованной по языку, обычаям и порядкам, то тут удержать власть поистине трудно, тут требуется и большая удача, и большое искусство.
Сразу же видно, что эта более сложная тема интересует Макиавелли куда больше, нежели предыдущая. На первый взгляд, причина этого проста: там, где все относительно просто, не требуется советник. Там государь может справиться сам. А вот в противном случае без консультации со специалистами лучше не обходиться.
Но это неверное объяснение. Автор «Государя» ориентировался полностью или почти полностью на Италию, где язык, обычаи и почти везде порядки были в целом одинаковы. Вообще центром внимания Макиавелли и в этой книге, и вообще была Италия. Остальная часть Европы и остальной мир рассматривались им фрагментарно, несфокусированно, периферийным зрением[198]. К тому же ему в качестве покровителя был нужен не просто итальянский правитель, но правитель флорентийский. Поэтому на первый план, как мне представляется, следует выдвинуть интеллектуальное удовольствие от предстоящего анализа. Оно зачастую является практически иррациональным, однако для Макиавелли здесь это важно куда больше, чем деловые соображения. Да это видно и по рассматриваемой фразе, когда речь идет о фортуне и «большом искусстве» (grande industria).
Отмечу также, что «большая удача» – это большая фортуна (gran fortuna). Но фортуна по Макиавелли – это вовсе не только и не столько удача. Это многогранный термин, что будет видно из упоминания этого термина в дальнейшем в «Государе». А пока просто приведем несколько строк из стихотворения автора, посвященного фортуне.
Иными словами, фортуна – это не просто удачный случай или удача. У Макиавелли это нечто большее. Значительно большее[200].
И еще одно. Стихотворение было написано в конце 1512 – начале 1513 гг. Обратим здесь внимание на идею о том, что если тебя сбросило одно колесо фортуны, следует выбрать другое. Возможно, что именно этой идеей вдохновлялся автор «Государя», когда после падения Синьории решил пойти на службу клану Медичи.
Как бы то ни было, исследователи термина фортуна у Макиавелли существенно расходятся в понимании роли этого термина в его рассуждениях. Одна позиция в целом состоит в том, что фортуна означает крах разума в дальнейших рассуждениях. Когда автор был не в силах объяснить то, как складывается определенная ситуация, он обращался к этому понятию[201]. Идею о полумистической природе фортуны у флорентийца поддерживали и некоторые другие авторы[202].
Противоположная точка зрения состоит в том, что Макиавелли в «Государе» создал собственную науку, «новую науку», подобно тому, как это сделал Галилей. Фундаментальные основания этой науки – фортуна и virtù. Следует различать применение первого термина в поэзии Макиавелли и в его главном труде. В нем нет места метафорам и аллегориям, фортуна представляет собой абстрактный и отдельный концепт, пассивное условие политического успеха в завоеваниях и во внутренней политике. Virtù выглядит как активный противовес фортуне. Таким образом, оба центральных понятия являются «техническими терминами рациональной системы политического мышления», они создают блоки в научном анализе политического поведения[203].
200
Есть даже книга, которая рассматривает жизнь Макиавелли с точки зрения фортуны, выделяя его жалость к себе, периодическое обращение к мистике и др. – Tarlton Ch. D. Op. cit.