Термин «отступление», я полагаю, неизбежен; Пушкин сам употребляет это слово, причем в более или менее пренебрежительном смысле (гл. 5, XL, 14). Собственно говоря, отступление — это лишь одна из форм авторского участия. Такое участие, выраженное в отступлениях, может быть кратким вторжением, почти не отличимым от обычного риторического перехода («Позвольте мне… заняться»), или же в своем крайнем проявлении оно может быть хорошо продуманной функционально значимой трактовкой своего «я» в качестве одного из героев романа, стилизованного первого лица, имеющего те же права выражения и признания, что и у персонажей третьего лица. Стилизованный Пушкин, беседующий с придуманным Онегиным и делящийся с ним своими воспоминаниями, или пушкинская стилизованная Муза, тихо любующаяся петербургским раутом, на который ее ведет поэт, — подобно князю N, который ведет туда же свою жену, — все это такие же элементы сюжета, как Онегин и Татьяна. Если мы разобьем пушкинское участие на различные его компоненты, то обнаружим автобиографический материал (или, точнее, стилизованную автобиографичность), который можно классифицировать как раздумья (лирические, любовные, ностальгические); конкретные замечания о стиле жизни автора во время написания романа или в прошлые времена; меланхолические или шутливые упоминания реальных обстоятельств и реальных людей; обещания и воспоминания о вымышленных событиях и предполагаемую дружбу с вымышленными героями. Элементы стилизованной автобиографичности сливаются и смешиваются с «профессиональными»[41] темами, которые включают замечания о реальном процессе сочинительства, о героях романа как выдуманных персонажах, о других произведениях автора — прошлых, настоящих, предполагаемых и так далее. Наконец, форма авторского участия представлена «философствованиями», более или менее дидактичными, серьезными, полусерьезными или шутливыми репликами «в сторону», иногда представленными в виде вводных замечаний, часто кратко и афористично сформулированных. Пушкин был человеком острого ума (особенно это проявляется в его письмах), но в дидактическом жанре не блистал, и его дань отшлифованным общим рассуждениям своего времени, или, вернее, предшествующего периода, иногда болезненно очевидна в довольно банальных замечаниях по поводу вихря света, женщин, привычек и нравов, рассыпанных по всему тексту ЕО.
Теперь обратимся к анализу каждой из глав.
Глава первая
Глава первая состоит из пятидесяти четырех строф: I–VIII, X–XII, XV–XXXVIII и XLII–LX (лакуны означают пропущенные строфы, из которых о существовании XXXIX–XLI никогда не было известно). Главные герои — авторское «я» (более или менее стилизованный Пушкин) и Евгений Онегин. Центр главы, ее яркий и быстро раскручивающийся стержень заключен в двенадцати строфах (XV–XVII, XXI–XXV, XXVII–XXVIII, XXXV–XXXVI), описывающих шестнадцать часов городской жизни Онегина, двадцатичетырехлетнего денди. Историческое время — зима 1819 г., место — Санкт-Петербург, столица России. Идет восьмой год светской жизни Онегина, он все еще любит щегольски одеваться и роскошно обедать, но ему уже надоел театр, и он оставил бурные любовные наслаждения. День петербургского денди, прерываемый трижды (XVIII–XX, XXVI, XXIX–XXXIV) воспоминаниями и размышлениями Пушкина, введен между рассказом об онегинском образовании и описанием его сплина. Рассказ об образовании предваряется краткой зарисовкой, в которой изображен Онегин, отправляющийся на почтовых в дядюшкино имение (в мае 1820 г.), а за описанием сплина следует повествование о дружбе Пушкина с Онегиным и о приезде последнего в деревню, где дядя его уже умер. Глава заканчивается несколькими строфами (LV–LX), в которых автор говорит о себе.
I: Внутренний монолог Онегина по дороге из Петербурга в дядюшкино поместье.
II: Традиционный переход: «Так думал молодой повеса». Пушкин представляет своего героя (это «неофициальное» представление будет позже дополнено «официальным», пародийным запоздалым «вступлением» в последней строфе седьмой главы). Строфа II также содержит некоторые ссылки на «профессиональные» темы, а именно: упоминание «Руслана и Людмилы» (1820) и выражение «герой моего романа» (это выражение будет с некоторыми изменениями повторено в гл. 5, XVII, 12, где Татьяна в волнении видит во сне «героя нашего романа», хозяйничающего на пиру привидений). Автобиографический мотив представлен в II, 13–14 шутливым напоминанием о высылке из столицы самого автора.
41
Чтобы сохранить представление о набоковской терминологии, было решено переводить professional (digressions, matters, intrusion, asides, etc.) как «профессиональные» (темы, вставки, реплики в сторону и т. д.)