— Ладно, сержант, веди в кутузку, — покорно произнес Рафинад и решительно двинулся вдоль улицы к Исаакиевской площади.
— И штраф приготовь, — обронил Краюхин, начиная операцию.
— И кутузка, и штраф? — удивился Рафинад. — Не-е-ет уж. Что-нибудь одно.
— Можно и одно, — охотно подхватил Краюхин, искоса оценивая своего клиента. — Плати двести и гуляй свободным.
Краюхин радовался. Кажется, клиент попался не упрямый, хоть и гоношится. Видно, из евреев. Нация такая — поначалу петушатся, хорохорятся, права качают, а стоит цыкнуть — сразу вянут. Правда, внешне на еврея не тянет, если бы не говорок какой-то подковыристый…
— Двести?! — Рафинад остановился и хлопнул себя по ягодицам. — Ну, даешь, полковник! Это ж почти мой месячный оклад.
«Не даст!» — решил Краюхин.
— Ладно, сто рублей. В отделении с тебя три шкуры сдерут. Еще и на службу телегу пошлют… Стой, ты куда?!
— Тороплюсь, полковник! Успеть доскочить до милиции. А то меня опять что-то прихватывает, двойной штраф готовить надо… А что, полковник, в милиции есть план по писунам?
Рафинад решительно шагал вперед. Краюхин едва за ним поспевал.
— Да погоди ты… Сколько дашь-то?
— Треху, пожалуй, отстегну. И то со слезами.
— Треху?! — взвыл Краюхин и подумал о впустую потраченном времени.
Рафинад подхватил Краюхина за мягкий женский локоть. Исаакиевский собор принял их под сумрачный портал. У сувенирных будок топтались вялые полуночные туристы, разглядывая лакированную дребедень. Кое-кто из них отмечал взглядом странную пару — молодой человек и милиционер. Такое впечатление, что молодой человек куда-то заманивает милиционера, а тот упирается. Возможно, где-то совершилось преступление, а милиционер не хочет ввязываться, такое нередко бывает даже за границей, откуда приехали туристы…
— Ладно, тридцать рублей — и разошлись, — предложил Краюхин.
— Что?! Это ж два ящика пива. Лучше я пятнадцать суток в темнице отсижу.
Они пересекли площадь. До улицы Якубовича, где размещалось отделение милиции, оставалось всего ничего.
— Решай, полковник, — произнес Рафинад беззаботным голосом. — А то и трехи не дам.
Краюхин остановился. Остановился и Рафинад. Он смотрел в круглые бумажные глазки мента под тусклым, затертым козырьком фуражки.
— Кстати, покрышка на вас, полковник, не милицейская, — невзначай проговорил Рафинад. — Из вертухаев, по охранной ведомости. И кителек вроде из ломбарда, тухлый какой-то…
Этой «вставочки» бывший санитар медвытрезвителя не ожидал. И перетрусил. Что не ускользнуло от Рафинада. Вспомнилось, что мент, прихватив его на улице Гоголя, покорно пошел за ним в сторону Исаакия, к улице Якубовича, а не завернул Рафинада к Мойке, где пряталась в глубине двора ментовка, что курировала именно ту часть улицы Гоголя с общественным туалетом. Явный прокол.
— Ладно, полковник, не пудри мне мозги! — вдохновенно проговорил Рафинад. — Время не детское, пора спать. Разбежались, полковник, как есть — по нулям.
— А штраф? — плаксиво произнес Краюхин. — Три рубля где!
— Передумал я, сержант, — милостиво произнес Рафинад. — Так и быть, отпускаю тебя, ступай. А то в отделении на Якубовича быстро тебя расколют. Потому как ты есть мошенник. И налог с поборов своих от государства утаиваешь. И форму хоть и из ломбарда, но позоришь.
— Ах ты, жмот! — задохнулся Краюхин. — Нация у вас такая…
— Это ты лишнее сболтнул, — посерьезнел Рафинад. — Как же ты мою нацию разглядел? Вроде штаны я не спускал, да и там я безупречный хрестьянин, не придерешься. А?! Расскажи, бегемот, как ты мою нацию распознал?
Но Краюхин уже удалялся, и спина его выражала презрение. Одна рука была прижата, вторая болталась, словно ватная.
— Эй! — крикнул Рафинад. — Вот твоя треха. Возьми, считай, за экскурсию по историческим местам.
Краюхин продолжал шагать.
— Эй, бегемот! Возьми, не гнушайся, столько времени на меня убил. Я треху оставлю под тумбой.
Рафинаду стало жаль этого фальшивого мента. Стоит, бедняга, ночами, мерзнет, ждет своего клиента у сортира. Да, признаться, и пользу городу приносит. Глядишь, в следующий раз кто-нибудь и передумает оставлять свой след на исторических стенах великого города, побоится.
— Ладно, кладу твой гонорар под тумбу. И уйду не оглядываясь.
Рафинад достал из наружного кармана куртки затертый трюльник и положил у мусорной трубы.