Он принял из рук раба рог, оканчивающийся волчьей головой, и возвестил:
– Ave, Caesar, imperator, явившийся на пир приветствует тебя!
Коммод захохотал, радуясь удачному каламбуру, пригласил префекта занять место в триклинии. Переннис, испытавший головокружительный подъем духа, изобразил смущение, словно выбирая место. В этот момент в столовую вошел Клеандр и объявил:
– Дичь! Утки и гусь по-римски. С яблоками!..
– Ну-ка, ну-ка, – обрадовался император. – Пора отведать изысканное блюдо. Располагайся, где пожелаешь, Переннис. Или ты являешься приверженцем Плутарха, который лично распределял места для гостей, и ждешь, когда я укажу тебе твое место?
– Да, великий…
– Луций, Луций!.. – перебил его император.
Префект едва сдержал озноб, пробежавший у него по спине. Он сделал паузу, чтобы унять расходившееся сердце, и продолжил с прежней обстоятельностью:
– Твоя проницательность, Луций, вынуждает меня присоединиться к мнению тех, кто полагает, что лучше прислушаться к мудрому, чем спорить с глупцом. Я согласен с Плутархом, что сварливых, спорщиков и вспыльчивых гостей следует рассаживать порознь, помещая между ними кого-нибудь из уравновешенных, чтобы устранить возможные раздоры. Согласен и с тем, что стоит сводить вместе преданных гимнастике или охоте, ибо природное сходство иногда, правда, порождает войну, как у петухов, но иногда и сближает, как у галок. Льнут друг к другу имеющие склонность к вину и любовным связям, и не только те, кто «уязвлен любовью к мальчикам», но и те, кого уязвляют женщины и девушки. Одинаково воспламененные, они, словно раскаленные бруски железа, легче приходят к единению.
– Если, конечно, – подмигнул ему император, – не окажется, что предмет влюбленности у них один и тот же. Хорошо, устраивайся рядом с Матерном, и давайте-ка, други, забудем на время о философии и насладимся этим чудесным блюдом. Птички выглядят чрезвычайно аппетитно. Нам позавидовал бы сам Трималхион[8].
Действительно, Кокцея и на этот раз постаралась на славу. Птичье мясо было нежно, в меру пропитано жиром, покрыто хрустящей корочкой.
Император с удовольствием расправился с гусиной ножкой, отведал запеченное, впитавшее жир яблоко, выпил вина.
– Чем же порадовали Рим варварские послы, Тигидий? – обратился он к префекту.
– Искренностью, великий, – ответил Переннис, – и неудержимым стремлением к миру, а также желанием склониться перед твоей мудростью и силой.
– Ну-ка, ну-ка, – оживился Коммод, – объясни подробнее. Лесть в твоих словах я различаю, а смысла не вижу.
– Лести, цезарь, в моих словах куда меньше, чем изумившей меня самого откровенности, с которой варвары объяснили свою позицию. Им нельзя отказать в рассудительности. Разве не в том, великий, состоит искусство управления государством, чтобы добиться какой-либо заранее назначенной цели с наименьшими затратами? Как она будет достигнута – с помощью оружия или посредством переговоров – равнозначно. Так вот, несравненный, я вполне уверился, что те задачи, которые ставил перед собой твой божественный отец, начиная вторую войну с германцами, можно решить с помощью переговоров.
– На чем же основана твоя уверенность? – спросил Коммод.
– На их беспредельном уважении к нашей силе, а также уму и дальновидности нашего императора. Они готовы повиноваться тебе.
– Каковы их условия, Тигидий? – спросил император.
– Стоит ли, Луций, прерывать наш пир серьезными рассуждениями, тем более философской оценкой характера и нравов квадов, буров, маркоманов и прочей варварской сволочи? Не лучше ли оставить этот разговор на завтра, когда судьба родины потребует от нас взвешенных и далеко идущих решений? Есть ли смысл обсуждать за столом то, что требует дневного света, трезвой головы и ясного ума? К тому же я не вижу жареных лебедей, о которых было столько сказано за сегодняшний день.
– Действительно, как насчет журавля и лебедей? – император обратился к стоявшему в дверях Клеандру.
– Еще не дошли, господин. Их обжаривают на вертеле под присмотром нашей гостьи.
– Как «под присмотром гостьи»? – возмутился император. – Разве место Кокцеи в поварской, а не за нашим столом? Разве Клиобела не может сама дожарить лебедей? А ну-ка, пригласи сестру нашего уважаемого Матерна, я хочу лично выразить ей свой восторг и послушать, где она научилась так любопытно фаршировать уточек. Яблоки просто изумительные. Как считаешь, Тигидий?
Коммод глянул на префекта.
Тот, застигнутый с полным ртом, одобрительно кивнул. Когда прожевал, отважился закончить мысль, которую вынашивал все это время.