Легат вот о чем задумался. Выгоды, связанные с этим назначением, могли обернуться реальным возвышением только в случае успешно проведенной кампании. Если войны не будет, эта должность ничего, кроме хлопот с обманутыми в своих ожиданиях легионерами, не давала. И что? Какая в том беда? Это пустяки, как, впрочем, и предостережение Пертинакса насчет долгого безвылазного сидения в Паннонии или отправки вместе с легионом в Африку. Тревожило другое – успеть бы во дворец до грозы. Успеть бы определиться. Не проспать момент, когда громыхнет по-настоящему.
На глаз было видно, что общая цель, провозглашенная Марком, его изначальное стремление к добродетели, неугасимое желание просветить подданных мало заботили самих подданных. Наглядным примером наплевательского отношения к замыслам «философа» мог служить пьяный центурион, позволивший себе выйти из таверны с красной опухшей рожей. На ногах он держался нетвердо и при этом непотребно выражался по поводу стоимости вина, подаваемого в этой забегаловке. Проходивший мимо мальчишка-раб нечаянно наступил ему на ногу. Центурион в сердцах ударил его палкой. Мальчишка взвыл и бросился наутек. Бебий наехал конем на вояку, по привычке выставил вперед и так выдающуюся нижнюю челюсть, спросил:
– Какого легиона?
Центурион был из молодых, на панцире ни фалер, ни лент. Обнаружив перед собой конного легата, подтянулся. Ответил твердо:
– Десятого. Пятая когорта.
– Почему в городе?
– Послан с поручением.
– Так и выполняй поручение, а не шляйся по харчевням.
– Слушаюсь.
Милостью богов успели до грозы.
Императорская ставка представляла собой комплекс зданий, выстроенных на крутом берегу небольшой реки, тоже называемой Виндобона, перед впадением в Данувий огибавшей город с юга. Перед дворцом была установлена колонна, посвященная громовержцу Юпитеру, слева – преторианская казарма и конюшня, справа – сад и служебные помещения. Северный фас бастиона образовывала крепостная стена Виндобоны. Подходы к главной крепости и стенам дворца со стороны поймы перекрывались боем метательных орудий и арбалетов.
Первое, что отметил легат, въехав на внутренний двор замка, – это непривычный шум и неожиданно бойкое многолюдье в замке. При Марке слуг и рабов в замке было раз, два и обчелся, подавляющее большинство составляли люди в военной форме. Прежде здесь было подчеркнуто тихо; даже здания, крыши зданий, опершиеся о колонны, деревья в саду, вписанном в один из углов крепостного укрепления, казались погруженными в какое-то задумчивое, созерцательное состояние. Все тогда ходили неспешно, никто не позволял себе повышать голос, тем более кричать друг на друга, что теперь являлось любимым развлечением многочисленной челяди. Или спорить во всю силу легких, чем занимались возле канцелярии императорские вольноотпущенники. Вокруг них толпились клиенты, лица их были азартны, глаза горели, словно им тоже не терпелось вволю покричать. Рабов, пусть особо важных, состоявших на дворцовых должностях, теперь сопровождали юнцы из того же сословия. Бросалось в глаза обилие женских лиц. Войной здесь и не пахло – у Бебия, опытного офицера, глаз был наметан.
Всадники спешились у конюшен. Мавританцев отвели в казарму. Клеандр, поджидавший легата, повел его в сторону бань, где в крытом зале Коммод упражнялся с оружием. Здесь же находились префект Переннис и два незнакомых Бебию молодых человека. Один из них, по-видимому, принадлежал к римской знати, другой, томного вида, с подкрашенными глазами красавчик, судя по наряду, являлся вольноотпущенником.
– Аве, цезарь, – легат вскинул правую руку.
– А-а, Бебий, – откликнулся Коммод и жестом пригласил гостя подойти ближе. – Переннис утверждает, что не знает фехтовальщика лучше тебя. Покажи-ка нам свое умение.
Бебий искоса глянул на приятеля, однако тот слова не промолвил.
– Рад служить великому цезарю! – отрапортовал Бебий и, как обычно в таких случаях, принял зверский вид.
Это сделать было нетрудно, так как его нижняя челюсть заметно выступала вперед. Стоило Бебию чуть-чуть добавить в выпячивании, как, глядя на него, дрожь пробегала по жилам.
– Перестань, Бебий, – откликнулся император. – Не надо официальщины, мы ведь старые знакомые. Я всегда был уверен в твоей верности, так что давай запросто.
Взгляд у императора на мгновение затуманился, словно в тот момент он увидал что-то далекое, зыбкое, невесомое, что роднило его с Бебием. Он неожиданно и радостно улыбнулся, затем повторил: