Но даже сейчас, пока он сидел здесь, ощущая почти полное отчаяние и бессилие, необычайная притягательная сила самостоятельного командования, соблазн самостоятельно решить, казалось бы, нерешаемые проблемы уже начали потихоньку заявлять о себе. Все чувства Хорнблауэра еще сожалели о спокойном «вчера» — мыслями он невольно перенесся уже в беспокойное «завтра». Адмиралтейство дает ему полную свободу действий — по крайне мере, на это он не может пожаловаться. Ревель замерзает в декабре; Кронштадт часто — уже в ноябре. Пока в этих портах стоит лед, он должен будет поискать для своей эскадры другое место базирования. Замерзает ли Любек? В любом случае, лучше будет… — Хорнблауэр резко встал и отодвинул в сторону стул, даже не замечая, что он делает. Думать о чем-либо важном сидя для него было просто невозможно — все равно, что долго сидеть не дыша. Подобное сравнение было тем более уместным, что, когда Хорнблауэр вынужден был сидеть в то время, как его мозг лихорадочно работал, он порой чувствовал признаки, напоминающие симптомы медленного удушья — кровь приливала к лицу, пульс стучал в висках.
О том, чтобы сидеть этой ночью, не могло быть и речи; отставив в сторону стул он освободил пространство, позволяющее ходить по комнате — от стола к окну и обратно — места для прогулки оставалось почти столько же, сколько на шканцах линейного корабля, правда, сейчас его почти ничего не отвлекало от размышлений. Он только начал, когда дверь в гостиную тихо приоткрылась и в образовавшуюся щель заглянул Браун, привлеченный стуком отставленного стула. Ему хватило одного взгляда, чтобы понять — капитан начал ходить по комнате, значит он еще долго не собирается ложиться. Браун был сообразительным от природы и еще более развил это качество в общении с Хорнблауэром. Он тихонько притворил дверь и выждал добрых десять минут прежде, чем открыть ее снова. За эти десять минут Хорнблауэр полностью погрузился в ритм своей прогулки, а его мысли текли стремительным потоком, остановить который было уже нелегко. Теперь Браун мог просочиться в комнату, не опасаясь, что потревожит хозяина — действительно, трудно было сказать, заметил ли Хорнблауэр вошедшего или нет. Браун осторожно прокрался мимо Хорнблауэра, шагавшего по комнате, достиг подсвечника, стоявшего на каминной полке и снял нагар со свечей — свечи начали оплывать и неприятно пахли. Затем он склонился у камина и добавил топлива в угасающий огонь, едва теплившийся среди красневших углей. Теперь Браун смог покинуть комнату и приготовиться к долгому ожиданию; обычно его чуткий хозяин не заставлял слуг засиживаться допоздна только для того, чтобы они уложили его в постель. Зная это, Браун не был в обиде, что сегодня Хорнблауэр попросту забыл отпустить его спать.
Хорнблауэр мерным шагом ходил по гостиной туда и обратно, разворачиваясь в двух дюймах от дубовой обшивки стены у окна и задевая боком край стола с противоположной стороны комнаты. Русские и шведы, конвои и корсары, Стокгольм и Данциг — все это давало ему обильную пищу для размышлений. К тому же на Балтике может быть холодно, и он должен позаботиться о теплых вещах для команды. А первым делом, когда соберется вся его эскадра, нужно убедиться, чтобы на каждом из кораблей был надежный офицер, которому можно было доверить получение и передачу сигналов. Несмотря на то, что связь должна быть налажена хорошо — как это свойственно для кораблей британского флота, общая организация и дисциплина, по-видимому, будут оставлять желать лучшего — так что планировать что-либо пока преждевременно. Недостатками бомбардирских судов являются…
Тут мысли Хорнблауэра прервал стук в дверь.
— Войдите, — раздраженно бросил он.
Дверь медленно приоткрылась и его взгляду предстали двое — Браун и испуганный хозяин гостиницы в зеленом суконном фартуке.
— Что это значит? — буркнул Хорнблауэр. Теперь, когда его привычная шканцевая прогулка была прервана, он вдруг почувствовал, что очень устал — многое успело произойти с тех пор, как утром арендаторы Смолбриджа приветствовали своего нового сквайра — а боль в ногах напомнила, что он, должно быть, прошел не одну милю, шагая по комнате.
Браун и хозяин гостиницы обменялись взглядами, после чего последний, наконец-то, решился.
— Дело в том, сэр, — начал он нервно. — Это Его Светлость в четвертом номере, как раз под вашей гостиной, сэр. У Его Светлости очень вспыльчивый характер, прошу прощения, сэр. Он говорит — прошу еще раз простить меня сэр — он говорит, что два часа ночи — уже достаточно позднее время для всякого, кто ходит туда-сюда у него над головой. Он говорит…