Убедившись в этом, Хорнблауэр вновь склонился над записками, которые он сделал сегодня днем, беседуя с государственным секретарем иностранных дел. Они были беспорядочны, но кратко отражали мысли, высказанные маркизом Уэлсли — «Его Высоконосием». Было очевидно, что даже Кабинет Министров не знал наверняка, собираются ли русские сражаться с Бонапартом или нет. Несмотря на всю антипатию, которую царь чувствовал по отношению к французам — а, судя по всему, она была велика — он вряд ли начнет войну сам, разве что будет вынужден сражаться, если Бонапарт атакует его. Конечно, царь предпочтет пойти на уступки — по крайней мере теперь, когда он пытается увеличить и реорганизовать свою армию.
— Трудно представить, что Бони затеет ссору, — рассуждал Уэлсли, — если он может получить практически все, что захочет без драки.
Но если дело все же дойдет до войны, нужно чтобы Англия располагала на Балтике ударными силами.
— Если Бони выгонит Александра из России, я хотел бы, чтобы вы его приняли на борт, — сказал Уэлсли, — мы всегда найдем ему применение.
Короли и императоры в изгнании могут пригодиться — хотя бы в качестве фигур, вокруг которых можно собрать все силы сопротивления режиму, устанавливаемому Бонапартом в захваченных им странах. Под спасительным крылом Англии сейчас обретаются бывшие владыки Сицилии и Сардинии, Нидерландов, Португалии и Гессена, и уже одно это помогает сохранить надежду в сердцах их подданных, стонущих под железной пятой тирана.
— Итак, многое зависит от Швеции, — такова была следующая мысль Уэлсли. — Никто не может угадать, что собирается делать Бернадот. К тому же, завоевание русскими Финляндии до сих пор сильно раздражает шведов. Мы стараемся убедить их, что из двух зол Бонапарт для них гораздо опаснее. Он находится в самом сердце Балтики, в то время как Россия — в ее медвежьем углу. Но шведам не очень-то легко выбирать между Россией и Бонапартом.
Так или иначе, завязывался любопытный клубок — Швеция, управляемая принцем крови, который только три года тому назад был французским генералом и, к тому же, по своему матримониальному статусу, некоторым образом связанным с Бонапартом; Дания и Норвегия в руках тирана, Финляндия, недавно отторгнутая Россией у Швеции и все южное побережье Балтийского моря, наводненное войсками Бонапарта.
— У него армейские лагеря в Данциге и Штеттине, — сказал Уэлсли, — и войска южных германских княжеств, сосредоточенные под Берлином, не считая пруссаков, австрийцев и других союзников.
Бросив к своим ногам всю Европу, Бонапарт заставил идти за собой армии своих бывших врагов; если ему вздумается начать войну с Россией, то значительную часть его войск будут составлять иностранцы — итальянцы и южные немцы, пруссаки и австрийцы, голландцы и датчане.
— Говорят, у него есть даже португальцы и испанцы, — продолжал Уэлсли, — надеюсь, им понравилась прошлогодняя зима в Польше. Если я правильно понял, вы говорите по-испански?
Хорнблауэр подтвердил.
— И по-французски тоже?
— Да.
— А русский?
— Нет.
— Немецкий?
— Нет.
— Шведский? Польский? Литовский?
— Нет.
— Жаль. Но, говорят, большинство образованных русских разговаривают по-французски лучше, чем по-русски — по крайней мере, те русские, которых я встречал, они не очень-то хорошо знают свой родной язык. Что же касается шведского, то мы же можем предложить вам переводчика — вам придется согласовать с адмиралтейством, как он будет записан в судовую книгу — надеюсь, я правильно употребил это морское выражение?