Заговор мог удаться только при исключительной быстроте действий.
Первые 12 человек должны были обезоружить часового, четверо других – справиться со сторожем, охранявшим стеклянную дверку.
Тридцать человек должны были ворваться в караульное помещение, рассыпаться между ружейными козлами и походными койками, на которых спали гвардейцы, взять перед ними ружья на изготовку и тем помешать им сделать хоть малейшее движение.
Остальные 25 заговорщиков должны были подняться на круглую площадку, арестовать шесть сторожей, заставить их открыть камеру Флуранса, запереть их туда, затем быстро спуститься, запереть на ключ стеклянную дверь, выходящую на бульвар, и удалиться.
Этот план был исполнен с математической точностью.
– Только начальник тюрьмы, – рассказывал Чиприани, – оказал кое-какое сопротивление; но когда к его лицу приставили револьвер, он уступил, и Флуранс был освобожден.
Из Мазаса отряд, начавший так удачно, отправился в мэрию 20-го округа, где Флуранс только что был выбран помощником мэра; там они ударили в набат, и два десятка человек провозгласили Коммуну; но никто не отозвался, опасаясь новой ловушки со стороны «партии порядка».
В ратуше шло ночное заседание членов правительства; не было ничего легче захватить их там.
Но Флуранс, сидя в тюрьме, был лишен возможности наблюдать рост революционного движения; он возразил, что имеющихся сил недостаточно.
Но первый отважный удар ведь удался. Отчаянная решимость производит действие, подобное действию пращи на камень: такова ее сила.
Утром 22 января свирепая афиша Клемана Тома, заменившего Тамизье в качестве командира национальной гвардии, была расклеена по всему Парижу. Эта афиша объявляла революционеров вне закона; они рассматривались как виновники смуты, и все сторонники «порядка» призывались уничтожать их.
Афиша начиналась так:
Вчера вечером горсть бунтовщиков взяла штурмом тюрьму Мазас и освободила своего вождя Флуранса.
Затем следовали ругательства и угрозы.
Взятие Мазаса и освобождение Флуранса привели в ужас членов правительства; в ожидании повторения событий 31 октября они обратились к Трошю, который и набил всю ратушу своими бретонцами.
Командовал ими Шодэ: его враждебное отношение к Коммуне было достаточно хорошо известно.
В полдень огромная толпа, по большей части безоружная, заполнила площадь перед ратушей.
У очень многих национальных гвардейцев ружья были без патронов; монмартрские гвардейцы были вооружены.
Молодые люди, забравшись на фонари, кричали: «Долой правительство!»
Курчавая голова весьма оживленного Бауера мелькала среди них.
Время от времени раздавались крики.
Там были не только те, кто обещал прийти: явились также и многие другие; было много женщин: Андрэ Лео, Блен, Экскофон, Пуарье, Данге.
Национальные гвардейцы, не захватившие с собой патронов, начинали сожалеть об этом.
Предстоял жаркий день – в этом нельзя было сомневаться. Что-то будет завтра? Ратуша еще накануне была набита мешками с землей; бретонские мобили, которыми она кишела, скучившись у оконных амбразур, пристально смотрели на нас своими голубыми глазами с отливом стали; лица их были бледны и неподвижны.
Для них это было началом охоты на волков.
Толпа все прибывала, как и 31 октября.
За решеткой перед фасадом стояли подполковник бретонских мобилей Леже и комендант ратуши Шодэ, который не пользовался доверием.
– Те, кто сильнее, – сказал он, – расстреляют других.
Сила была на стороне правительства.
Были отправлены делегаты заявить, что Париж еще раз подтверждает свою волю ни в коем случае не сдаваться; тщетно добивались они, чтобы их впустили: все двери были заперты. Бретонцы по-прежнему толпились у окон.
В эту минуту ратуша напоминала корабль среди океана, зияющий открытыми пушечными люками: толпы людей вначале вздымались подобно валам, затем затихли и ждали.
Никто не сомневался более, каким образом правительство собирается встретить тех, кто не желает сдачи, которая привела бы за собой Баденге на буксире у Вильгельма; но если бы даже она грозила только позором – и это было для Парижа неприемлемо.
Вдруг Шодэ вошел в ратушу.
– Сейчас, – заговорили в толпе, – он прикажет стрелять в нас.
Тем не менее была сделана попытка проникнуть за решетку, где стояли офицеры, осыпавшие толпу бранью.