— Сте-пуш-ка… Я ведь и имя ему… уже придумала…
Там, в животе — ворохнулись клюв и крыло…
Вылетит, вылетит мой птенец — не поймаю…
Степушка, так в белом мире жить тяжело —
Вот и дошла, дошла до самого краю…
Я одинокая баба! Бастыл, бобыл…
Пухлые губы горят вишневою краской…
Степка, да ты ж меня никогда не любил —
Только сыпал дождем золотую ласку…
Горной вершиной живот мой в ночи застыл.
Я не могу в одиночку. В петлю залезу.
Мне без ребенка постыл белый свет, постыл! —
Будто на кухне железом скребут по железу…
Да, поднимаюсь тестом! Да, буду копна!
Да, молоком намокнет рогожа платья!
Только уже на сем свете я не одна —
Вот они, вот они, вот же — твои объятья!
Вот из чего зарождается этот комок
Жизни огромной: из ребер, входящих в ребра,
Из черепахою — жестко — сплетенных ног,
С дымом табачным исторгнутых слов недобрых!
Я-то вкусила все в этом мире, все —
Бог с ним… не надо про это, что я вкусила!
Степушка! Катится времени колесо —
От колыбели скрипучей до бедной могилы…
Катится?! Вот я качусь — наперерез!
Я от любви понесла — так я жить оставлю
Глаз моря и волос золотистый лес,
Эту живую кроху, жадную каплю!
Знаю, Степка, тяжелую бросишь меня —
Бросишь, я знаю… спасешь драгоценную шкуру…
Скажешь: избавься?.. — не проживу и дня.
Следом за ним уйду. Такая уж дура.
Да, уж такая, Степка,
такая мать!
Мать я! И только мать! Никакая не баба!
Бабу ты мог ночьми напролет обнимать.
Мать — на объятье — лишь улыбнется слабо…
Есть эта радость — все радости — побоку: прочь!..
Кислого съесть бы…
Сама я себе — незнакома…
Знаю: Рождественская — моя! — будет ночь!
Степка. Ведь ты не придешь — к окошку роддома.
— А ты куда, старуха?.. Че тебе здесь надо?.. Это не собес, это квартира.
— Я к ним пришла.
— Баушка! Да ты че-то спутала. Здесь такие не живут и не жили никогда.
— Я к ним пришла.
— Мамка!.. Мамка!.. Глянь, какая-то к нам старушка приблудилась, вся коричневая, стра-ашная!.. На ней балахон, а на ногах — как у дяденьки — сапоги разбитые!..
— Я к ним пришла.
— Бабулька… Ты че… тут забыла?.. Ты — на мою мать похожа как две капли… Выпей с Гончаровым!.. Душу уважь…
— Я к ним пришла.
— Бабушка, проходите на кухню, там тепло, я окна сегодня ватой заложил, ко мне бы можно было, да нельзя, у меня там преферансисты, накурено, так грязно, так неприбрано, так…
— Я к ним пришла.
— Че тебе здеся надо?.. Че здеся надо, старая карга?.. Уж больно ты цыганского виду… Проваливай!.. Того гляди, самовар мой в подоле унесешь… Иконку — украдешь!..
— Я к ним пришла.
— Тамарка, может, это к нам тетя Дуся из Павлова приехала?..
— Я к ним пришла.
— Господи, Господи, с нами крестная сила, спаси и сохрани, Паня, да какие у нее глаза страшные, сгинь, пропади, нечистая сила, обереги нас, сила Божия, помилуй нас, грешных…
— Я к ним пришла.
— О, bonne soire, la grande Morte! Pardonnez-moi… в кладовке живу… угостить нечем…
— Я к ним пришла.
ТРОИЦА КОММУНАЛЬНАЯ
(САНЯ, СТЕПКА И СТАРУХА-СМЕРТЬ)
— Наш чай, нам на веку сужденный,
Мы в холода испили весь.
Мой мир. Мой слабый, нерожденный.
Еще — во мне. Пока что — здесь.
— Ты, Санька… Плачешь, мерзнешь, бредишь…
Взаправду: к бабам с животом
И на кобыле не подъедешь…
А что же будет там… потом?..
— Ох, Степушка… гляди — старуха!..
Лицо — землистее земли.
Каким прозваньем люди глухо
Ее когда-то нарекли?..
— Ну, Александра… Подь поближе.
Ее узнал. Какая мгла
В очах. Я ничего не вижу.
Она пришла. Она пришла.
____________
Был накрытый багряною скатертью стол.
На столе возлежали на блюдах объедки.
За стеною — скандал упоительный шел
Во бескрылой семье куропатки-соседки.
Золотела в кольцом застывающей тьме,
Как горящая бочка, настольная лампа.
И за старым столом, как на нарах в тюрьме,
Положивши на скатерть не руки, а лапы —
Дрожью пленных зверей, ядом гона полны,
Болью жизни, что бродит винищем — в бутылях! —
Трое молча сидели. Без слез. Без вины.
В полумраке каморки навеки застыли.