Огонь-то, огонь!.. Ох, безумная я,
Зачем все так помню упорно —
В снегу талом стирку плохого белья
И струпьев подсохшие зерна…
Зачем, Матерь Божия, выжить пришлось?..
Слаба водовозная кляча.
А с пенсии — гребень для сивых волос,
“Подушечек” сладких впридачу…
“Подушечки” я растолку молотком —
Повыбиты зубы кобыльи!..
Огонь ты, огонь, полижи языком
Ты чернь моих щек замогильных…
Все верю, все чую — с ума я сойду!
Казанская, матушка, сделай
Ты так, чтобы в этом, о, в этом году
Душонка покинула тело!..
А сколь мне там стукнуло?.. Кто его знат!..
Быть может, и все девяносто…
А завтра в экране покажут парад
И эти… кремлевские — звезды…
— Тамарка!.. Че ты — ночь-полночь — стучишь?.. Че набатывашь, как в набат?.. Младенец твой орет как резаный по ночам, да ты ишшо моду взяла не спать?.. Какая тебя муха укусила в голу задницу?.. Самая сласть сна, а ты…
— Тетя Паня, горелым пахнет. Проводка горит. Из вентиляционных ходов — дым!..
— Окстися. Какой дым. Под носом у тя дым…
— Галка!.. Че путаешься под ногами, дура девчонка, иди спать ложись, не мети рубахой половицы…
— Мамка, я ноль-один вызвала.
— Ты че!.. Правда, што ль!..
— Сказали — сейчас приедут.
— Быстро в постель!..
— А че торопиться-то. Какой он — огонь? Поглядеть хочу. Мамка, а Петька спит?..
— Спит, умница моя. Пожарку вызвала! Умница моя… Не бойся… Не бойся с мамкой ничего…
— Пахнет горелым… Мам, вон огонь! Вон он! Хвосты лисьи!..
— Да, хвосты… Только шубу не сошьешь… Паня, буди всех! Всех!
— Милые! Милые! Вставайте! Пожар! Горим! Горим!
— Что?.. Кто придумал?.. А запах-то… А полыхает вон!..
— Это он, сволочь. Граф Борис Иваныч. Утюг оставил в кладовке. А сам заснул.
— Эй, Борис Иваныч!.. Спит… Свои брильянты под подушкой охраняет, а нам — гори синим пламенем?!..
— Вставай, контра проклятая!..
— Пожарнички, родненькие, вы уж потушите за ради Христа… Дети малые у нас…
— Уж потушили, бабы. Не нойте. Счастье ваше. Дом-то… деревянный коробок. Еще минут пятнадцать — и все рухнуло бы… к едрене-фене…
— Пожарники! Братаны! Водочки тяпнем?.. За жизнь!..
— Мамка, мамка, да почему горелым пахнет, аж плакать хочется, а голуби на крыше — не сгорели?..
Лютая, зверья сила огня.
Судорга ног — к подбородку.
Страшно, огонь. Вдруг возьмешь ты меня
В гулкую рыжую глотку?
Пасть твоя светлая. Зубы остры.
Дом наш качается, пьяный.
Так вот горят — первобытно — костры
В наших песцовых буранах.
Это Борис наш Иваныч, наш граф,
Житель крысиной кладовки,
Тощая щепка, — спал, ноги задрав,
После крутой голодовки
Так запродав с аметистом браслет,
Что на паршивую сотню
Снедь закупил и поел на сто лет
Впрок — хоть сейчас в преисподню!.. —
Гладил рубашки… Дрожание рук,
Сытости радость тупая…
Как он оставил включенным утюг —
Плача, сопя, засыпая…
И загорелось в щелях и пазах
Красной сухой круговертью.
И загорелся в ребячьих глазах
Дикий азарт передсмертья.
Взрослые — те лишь вопили одно:
“Дом бы сгорел этот нищий!..
Иль в новоселье попьем мы вино,
Иль повезут на кладбище!..”
И, спохватясь, прижав руки ко рту:
“Родненькие!.. Погасите!..
Все переможем — всю голь-нищету,
Только нам дом наш спасите!..”
Шорох — из шлангов — вонючей воды!
Гари древесная пряность!
Перед тигриною пастью беды —
Я, не мигая, уставясь…
Рядом со мною — Петюшка Звонцов
В черных трусах доколенных —
Ласковых не докричишься отцов —
Сгибших, застреленных, пленных…
Рядом со мною картежник Сократ
В бязевом женском халате —
Там, в его комнате, знаю, лежат
Трое — все в дым! — на кровати…
Рядом со мной Киселиха стоит,
Жесткая, будто двустволка!
Сходен с болотной кикиморой вид,
Светят глаза, как у волка…