Она свист косы заглушала пьянкой.
Она ходила девкой в домотканом, суровом.
Она прясть умеет, доить корову.
Ей город — кость в горле!
Все ягоды, всю навозную грязь —
На холсты латунных полей, где она родилась,
Все бока потных быков,
все шапки убитых рыжих лис —
На холсты кровавых снегов,
где мы родились…
А в брошенном ею
срубовом дому
плачет беленая печь —
Не зацепила хозяйку за подол ухватом.
Не смогла устеречь.
На кой ляд и кому Манитины холсты?!..
Золото — из темноты…
Серебро — из темноты…
Живые глаза,
живые руки,
живые рты,
живые ветки,
живые звезды —
из живой темноты.
Кому нужны бессмертные картины
сумасшедших людей?!
Времени?!
Ему — меньше всех нужней.
Оно холсты не жрет.
Оно бережет живот.
…Кисть крестьянки, дрожа, поджигает вечный лед.
…………………………………
…Скрип лодочной уключины.
Скрип разбитой ставни.
Спят подо льдом, измучены,
Камыши и плавни.
Волга — сталь застылая —
Спит и снегом дышит.
Светит над могилою
Крест — месяца превыше.
Сельсовет рассохшийся.
Красный флаг изветренный.
Спят в земле усопшие.
Снег сияет мертвенно.
Выйду… Кадка инеем
Стянута, как обручем…
Еще баба сильная.
В море снега — островом.
Все детишки — рожены.
Мужики — отлюблены.
Гляну настороженно
Во зерцало грубое
Льда реки кромешной —
Еще румянец грозный,
Еще в тесто вмешаны
Эти льды да звезды!
Но в тепло с порога
Взойду — и отпряну:
На иконке Бога
Можно только спьяну
Написать так чисто…
Написать так строго…
Может, этой Жизни
Есть еще немного.
………………………………
— Манита… А тепло там, в деревенском доме?..
— Ох, тепло.
Но все уже насмерть там замело.
— Манита… А ты сегодня будешь пророчествовать?..
— Напророчилась. Хватит.
Колотун столбом стоит в палате.
Не слабо врезать дураку-истопнику.
Сколько угля перелопатил на рабьем веку!
Сколько газа сквозь железные руки-ухваты ушло —
Драгоценное, кровное, родовое тепло…
Что ж вы, дьяволы…
Людям-то нужны тепло и еда.
Я не согреюсь в этой земле… уже никогда.
Витя!.. где ты… дай мне выпить… последний глоток —
И пойдет по проводам… трехфазовый ток,
И включусь я в яркие краски, в любовь,
Что пред зеркалом коридорным,
с запахом хлорным,
щиплет соболиную бровь,
В ожиданье тусклого завтрака,
В ожиданье тупого обеда,
В ожиданье еженощного средневекового бреда,
Где я пишу — фреской — огромную пасть красного чудища — сразу —
Без эскиза — свободно — не под надзором — не по заказу…
А-а-а! Ах вы дураки!
Говорю вам истинно — к чему вы близки.
Это не вы подожжете себя изнутри —
Это Бог Земле резко прикажет: “Гори.
Гори, матушка, — ибо насквозь грешна.
Мне тебя жаль. Ты у меня дочка одна.
Но как многажды
каждый твой червь виноват,
Кто ненавидел твой Рай,
кто любил твой Ад!
Кто детей своих кидал через тебя — вплавь.
Кто кричал им, сосункам: предателя — славь!
Кто разбрасывал черные листовки.
Кто белые стихи писал.
Кто лже-богом на кривом паучьем кресте воскресал!
Гори, сволочь Земля!”