Не плачь, дитя мое, не плачь.
Дай поцелую твой живот.
О Господи, как он горяч…
До свадьбы… это заживет…
И по щекам катят моим —
О Господи, то плачу я
Сама!.. — и керосин, и дым,
И синь отжатого белья,
И гильзы, что нашел в золе
На пустыре, и маргарин
Растопленный, и в серебре
Береза — светит сквозь бензин,
И лозунги, и кумачи
Над дырами подъездов тех,
Где наподобие парчи
Блатной сверкает визг и смех! —
И заводская наша гарь,
И магазин — стада овец,
И рубит рыночный наш царь
Мне к Ноябрю — на холодец,
Набитого трамвая звон,
И я одна, опять одна,
И день безлюбьем опален,
И ночь безлюбьем сожжена, —
А ты у матери — живой!
Пусть лупит! Что есть силы бьет!
Не плачь. Я — плачу над тобой,
Пацан,
родимый мой народ.
— Дяденька, дяденька! Иди сюда, на кухню… Здесь у мамки блины холодные остались… Щас найду… Вот они — под миской… На…
— Дочка!.. Спасибо тебе, Бог тебя наградит…
— Дяденька, да ты не плачь, а ешь… У тебя слезы в бороде.
— Милашечка… И-эх!.. это все ништяк, а вот добрых душ на свете мало — ох, штой-то не видать…
— Дяденька, а почему у тебя гармошка — красная?
— Потому что песня моя — прекрасная.
— Спой! Спой, пока Киселиха не пришла! А то она если услышит — щас завоет. И будет петь “Когда мы сходили на борт в холодные мрачные трюмы…” Я ей рыбок подарила, мальков, живородящих, а она только все свечку перед иконой жгла, а рыбок не кормила — и уморила. Спой!
— И-эх, гармошечка жалобная, стерлядочка жареная!..
— Дяденька, а из чего твоя вторая нога сделана? Из дерева?..
— Дочка, дочка!.. Из дуба мореного… Это меня — под Кенигсбергом шарахнуло… Пахнет от меня крепко?.. Я нынче имянинник — беленькой купил…
— Пахнет. Как от дяди Валеры.
— Слухай песню! Неповторимую.
ОДНОНОГИЙ СТАРИК ИГРАЕТ НА ГАРМОШКЕ И ПОЕТ
Время наше, время наше, стреляное времячко!
То — навалом щей да каши,
То — прикладом в темячко…
Рота-рота да пехота, всю войну я отпахал —
Отдохнуть теперь охота, а вокруг кричат: нахал!
Инвалид, инвалид, головушка тверезая,
К дождю-снегу не болит
Нога твоя отрезанная?..
Так живу — в поездах да во крытых рынках.
Папироса в зубах да глаза-барвинки.
Государство ты страна, тюремная решетка:
То ли мир, то ли война — два с полтиной водка!
Я протезом гремлю да на всю Расею:
Поплясать я люблю — от музыки косею!
Эх, музыка ты моя, клавиши играют!..
До исподнего белья
В тюрьмах раздевают…
Кушал Сталин знатный харч, а Хрущев ест икру…
Я в подвале — плачь не плачь — так голодным и помру!
Выдают мне паек: соль, картошку и ржаной!
Эх, куплю себе чаек да на весь четвертной!..
Так чифирчик заварю, да попью вприкуску,
В окно гляну на зарю зимних далей русских:
То не белые поля — алые полотнища!
То родимая земля флагами полощется…
Флаги винны, флаги красны — сколько крови пролито!..
Неужель снега напрасно кровушкою политы?..
Помню: стылый окоп. Тишь после взрыва.
И под каскою — лоб мыслит, потный: живы…
Да, живой я, живой! И пою, и плачу,
И гармошки крик лихой за пазуху прячу!
И протезом об пол — стук! Деньги — в шапку?.. — в каску!..
Друг, налей, выпей, друг,
Да за эту пляску…
— Вон, вон пошла. Цаца заморская.
— Давно ль из своей Тарасихи примыкалась сюды, детишек чужих нянькала… На портниху выучилась — и думает, все, золотое дно…
— А сама-то дура стоеросовая — другая б на ее месте жила так жила! Какие б заказы брала, у богатеньких… А эта — блаженненькая: то бабке слепой сошьет за пятерочку — цельно зимнее пальто, из огрызков, то истопницыной дочке из пес знат каких обмотков — свитер наворачиват…
— А руки золотые!