В конце октября Галя вместе с подругой пошла навестить мальчика и осталась под сильным впечатлением от того дня.
С раннего утра шёл плотной стеной дождь, а к десяти выглянуло солнце и окрасило все мокрые улицы в неестественно багровый тон. Низкие тучи метались по небу, не желая уходить и лишь только поредели.
Они добирались на автобусе, почти не разговаривая. Лена держала пакет с подарками и смотрела в окно, на её лице была усталость и безнадёжность. Галя поняла, что она уже отчаялась, только ещё не призналась себе в этом. Лена говорила, что Денис предлагал оформить отношения и посмотреть, что из этого выйдет, быть может и получится забрать Лёшу, но в опеке ей говорили — это существенно не повлияет в её случае. Да и втягивать в это Дениса, с которым они лишь недавно стали ближе, Лена не хотела, и Галя её понимала.
Лёша не был игрушкой или прихотью — он ребёнок, который должен жить в семье или без семьи, но с тем, кто сможет его содержать. Лене одной это было не под силу, жилья у неё не было, а то, что имелся любовник — быть может, лишь вопрос времени.
В автобусе было влажно и душно, и когда девушки вышли, вздохнули с облегчением. Дом ребенка № 3 находился за чертой города, и они медленно двинулись по однополосной узкой асфальтированной дороге, гонимые ветром.
Втянув головы в плечи, снова молчали, и Гале почему-то со страхом подумалось, что они как будто идут на кладбище, настолько мрачен и молчалив был их путь.
Около двух километров пришлось пройти, но ни разу им не встретилось ни одной машины. Место среди полей показалось заброшенным самой жизнью.
Подойдя ближе к двухэтажному зданию, обсаженному вокруг елями, девушки увидели старого дворника, метущего аккуратные дорожки, и напряжение немного спало.
Лена жалела, что Лёша попал не в дом ребенка, где она работала. Она даже пыталась узнать, нельзя ли здесь устроиться на работу, но ей сказали, что персонала здесь пока достаточно.
Внутри пахло каким-то лекарством и борщом. Галя сглотнула от этих сильно бьющих в нос запахов и, переобувшись, ступила на ковровую дорожку коридора вслед за подругой.
Им сказали «подождать», и Лена с Галей покорно сидели под дверью заведующей сорок минут. Постепенно девушка стала замечать, что Лена сильно нервничает. Встретившись с ней взглядом, она тихо спросила: — Почему так долго?
— Я не знаю, — сокрушённо прошептала Лена. В её глазах уже блестели слёзы.
Выше по коридору были слышны шумные крики детей из-за закрытых дверей игровых комнат. Их никуда не выпускали, держа в пределах видимости круглосуточно. Может быть, здесь и предусматривались прогулки, но сегодня погода не позволяла выйти на улицу.
В кабинет пригласили только Лену, и Галя стала мерить коридор шагами, когда прошло ещё сорок минут. От заведующей молодая женщина вышла постаревшей и серой.
Едва взглянув на Галю, она порывисто вздохнула. Девушка даже боялась спросить, что случилось, настолько страшно ей стало.
Они снова вышли на ветер, и когда остановились на дороге, Галя произнесла: — Лен, что с Лёшей?
Согнувшись в сыром плаще, Лена долго не поднимала глаз от асфальта, а потом взглянула Гале прямо в глаза, и девушка увидела яростно густого цвета радужку, окружённую краснотой. Значит, Лена плакала. Всё то время, что была у заведующей.
— Лёша умер вчера. Говорят, маме не смогли дозвониться. Сердце. У него же порок…
Галя сжала у ворота куртку, и не смогла ничего сказать. Что здесь вообще можно было хотя бы произнести?
Они медленно двинулись обратно к остановке. Галя с тревогой следила за подругой. Её то и дело шатало из стороны в сторону, и иногда казалось, что измождённая горем женщина упадёт, не в силах вынести его.
Галя взяла её под руку, и услышала «спасибо», произнесённое еле живыми губами.
Когда они приехали домой, Галя позвонила Денису на работу, чтобы тот отпросился. Девушка боялась, что с Леной случится что-нибудь плохое, настолько застывшей она была. Ни слёз, ни эмоций, пустой, ушедший глубоко вовнутрь, взгляд, от которого по коже ползли мурашки.
Галя понимала, что потеря ребёнка — это самое страшное, что может быть для матери, а Лена как раз ею и была. Матерью собственному брату.
Смерть брата Галя пережила вместе с родителями, когда он попал под поезд, и это навсегда врезалось в память. То холодное лето с затяжными дождями ей снилось, когда вдруг из глубин души поднимались воспоминания. Ту разрывающую душу боль нельзя было попытаться забыть, хотя ей тогда исполнилось только двенадцать.
Ей суждено было понять, что такое смерть и каково потерять родного человека. Глядя сейчас на Лену, внутри у девушки всё мучительно скручивалось, пытаясь не впустить в себя эти чувства. Но это было подобно яду, убивающему медленно.
Галя уложила Лену на диван, укрыла пледом и села рядом. Через полчаса пришёл Денис. По его лицу было понятно, что он шокирован новостью смерти мальчика, вокруг рта обозначились горькие морщины. Мужчина сел в кресло, сцепив ладони, и долго хмурился, не говоря ни слова.
Галя тактично ушла, сказав, что если понадобится, пусть он её позовёт. Денис ничего не ответил, только кивнул, словно боясь нарушить молчаливый обет.
Долгое, очень долгое время Лена не могла отделаться от чувства, что она в огромном прозрачном пузыре. Ей виден был мир, но почти не слышны звуки и дотронуться она ни до чего не могла, а наблюдала со стороны. Ей, быть может, надо было бы возненавидеть маму, но этого не произошло. Она заточила себя в тот самый пузырь, из которого не могла вырваться.
Бывало, она билась изнутри, но на её крики никто не реагировал. Только Денис о чём-то догадывался, она видела его встревоженное, понимающее лицо. Но он ничего не предпринимал, только был рядом, крепко обнимал и ждал.
Лена плакала, билась в истерике, ей было плохо и физически, и морально, иногда она даже не помнила, куда уходили целые дни, но всё это внутри. Внутри этого огромного пузыря. Плотного, гладкого, скрепленного её сознанием намертво.
Остаток осени исчез, и только к февралю, когда выпали высокие снега, и настала хрустально прозрачная тишина, Лена смогла выбраться наружу.
Она не могла понять, что с ней происходит, потому что не задумывалась о себе, и только собственное тело вернуло её к жизни.
Впервые это случилось на работе, когда неожиданно носом пошла кровь, закружилась голова, и прямо в кабинете Лена потеряла сознание. Нашла её санитарка и, похлопав мокрой холодной ладошкой по лицу, привела в чувство. Лене стало неловко. Она затуманенным взглядом обвила белоснежный халат, залитый кровью, белое лицо Риммы Петровны и попыталась вскочить.
— Простите, — вырвалось у неё, но перед глазами снова поплыло.
Её отпустили домой, вызвав другую медсестру. Все знали об её утрате, но никому бы в голову не пришло, что она до сих пор тяжело переживает смерть Лёши. Прошло несколько месяцев, и он ведь ей был братом, не сыном. По мнению людей, это совсем не одно и то же.
Лена пришла домой и без сил опустилась в кресло, мечтая только об одном — забыться глубоким, плотным сном, потому что в последнее время она почти не спала.
Медленно стянув с себя одежду, молодая женщина залезла под одеяло и попробовала уснуть, как стала задыхаться.
Судорожно втянув в себя воздух, Лена ощутила опаляющий, вкуса крови, страх во рту. Откинувшись на спину, она стиснула на груди тонкую майку, ощутив, как больно на это отозвались соски.
Не помня как, она оказалась возле окна и приоткрыла его, вздохнув полной грудью морозный, пахнущий мазутом поездов воздух. Сердце бешено билось о грудную клетку.
— Господи, что со мной? — спросила она вслух и испугалась собственного каркающего голоса.
Холод привёл её в чувство, и когда Лена вернулась на диван, сразу крепко уснула до самой ночи.
Денис разбудил её, когда тихо провернул ключ в двери, возвращаясь с работы. Он уже в декабре стал работать только в автосервисе, и не жалел, считая, что зарабатывает достаточно, чтобы хватало на жизнь.