– Ну что ж, – говорила мама, – струей тоже надо кому-то руководить, чтобы повыше устремлялась. Так как вы насчет колбаски сейчас?
– Эх, хорошо бы! – говорил дядя. – Закушу тут у вас, потом за поиски Клюева возьмусь. Он спрятался куда? А вот я найду! А вот я его пошукаю!
Но, оставшись за столом, никого не шукал. Под колбасу и светло-желтую водку.
– Вот, значит, скажу вам такую штуку, – говорил он, закусив. – У вас забавный парень растет. Вы как сама-то думаете?
– А что мне думать, когда так и есть.
– А тогда скажите мне такую вещь…
– Какую вещь вам сказать?
– Что в жизни проще: прочитать по-английски всего Вильяма Шекспира или такого забавного парня вырастить?
– В каком смысле?
– В прямом!
И тут он поступал достаточно странно. Сперва был серьезен и ждал, что ему мама ответит; затем открывал широко рот, выкатывал глаза и начинал хохотать. Хохотал он долго, гулко и непрерывно, и на столе дрожали чашки, и что-то во всей квартире тоже дрожало. Затем, отхохотав, он вытирал носовым платком губы и подбородок, и, громко высморкавшись, говорил: «Прошу меня извинить. Паруса!»
– Ну что ж, – произносила мама. – Это – веселое место, забавный общепит. Но вот что я вам скажу. Я уверена, что растить Клюева значительно труднее, чем произведения драматурга Шекспира выучить или классическую оперу написать. Впрочем, оперу, я думаю, мой сын давно уже пишет, вы можете сами у соседей спросить. А во всем остальном… Он, сами видите, какой у меня. Мы с вами сидим, беседуем… Я одно слово скажу, вы другое. Кроме того, вы хохочете, рыгаете, сморкаетесь и на эти «паруса» ссылаетесь, а Клюев где-то спрятался и смотрит на нас из темноты потаенного места. Короче говоря, поздний вечер уже, и вам давно пора идти отсюда к чертовой матери!..
Дядя какое-то время сидел с открытым ртом напротив мамы, а Клюев шел прятаться в шкаф. Из шкафа, лучшего в мире места для игры в прятки, он хотел посмотреть, чем дело кончится. Продует ли дядя перед уходом расческу в дверях? Прилетит ли за ним аэростат с гигантской надписью «Привет всем от дяди Пети!»? Устремится ли водяная струя в верхние слои небесной атмосферы? И станут ли строить жильцы свои несбыточные планы, к чему-то прислушиваясь и удивляясь, что повсюду такая фантастика, какой в жизни никогда не бывает, но все-таки есть?
Кино
Этот клуб был не совсем клубом. По той причине, что в том далеком августе всякое могло быть. Не зря же по ночам под окном басом мяукала кошка.
Так что это был, скорее всего, кинотеатр с толстыми колоннами и фонарями над входом. Он был бог весть какого года постройки, но в стиле тех минувших лет и их фантастического возвращения.
Находился кинотеатр шагах в трехстах от того дома, где в комнате на пятом этаже жили Клюев, его мама, шкаф, люстра со стеклянными висюльками и деревянный конь с оторванным правым ухом. Между сеансами, в светлом фойе играл рыжеволосый мужчина на пианино. Там же выступали дрессированные собаки, женщина-змея, жонглеры металлическими шарами, фокусник, достававший кролика из шляпы, а также известный в городе оратор Андрей Петрович: после дрессированных собак. Иногда собак отменяли, а также всех остальных вместе с фокусником и женщиной-змеей. Тогда со сцены выступал только Андрей Петрович, а жонглеры не выступали. При этом он никогда не выступал днем. Он выступал вечером на взрослых сеансах. И почему-то в его выступлениях не было ни слова ни про кино, ни про кролика в шляпе. В них было много слов о разных других вещах и явлениях, о которых говорили по радио. Между ариями из какой-то большой, многолюдной и очень музыкальной оперы.
Был Клюев один раз на концерте с участием Андрея Петрович, а потом уже больше на него находил. Не потому, что слушать его было очень скучно, а потому, что в ладоши хлопать не очень хотелось. Поэтому пускали его теперь в кинотеатр только на детские сеансы. Он больше не видел Андрея Петровича. Он только мог догадаться, что когда-нибудь его снова увидит. Неизвестно где и неизвестно зачем.
По этому поводу он, занятый своими размышлениями, не очень тосковал, хотя и спрашивал, почему его не пускают на взрослые сеансы. На это мама перед сном ему говорила: «Успеешь еще. У тебя вся жизнь впереди».
Он и сам знал, что впереди у него вся жизнь, но все-таки его мучило любопытство. Из-за этого он на детском сеансе отвлекался, ел яблоки или просто вертел головой.
Сеанс кончался. В зале зажигали свет. Спрятав огрызок в карман, он выходил на улицу.
На улице была хорошая погода. Дождь кончился. В разломы между тучами проглядывало солнце. Звенели трамваи, торговали газетами, шли мимо люди. Со всех сторон глядели на Клюева герои взрослых фильмов, и он шел по улице с таким видом, что все знали: вот Клюев, который идет из кино!