Потом четверг наступил, так и не отмеченный в прессе, и Клюев, по своему обыкновению, ходил в кино. Наверное, он пришел домой слишком поздно. Печенкина уже вынесли. То место, куда его вынесли, называлось странно: «погост». Клюев думал, что туда все рано или поздно отправляются погостить. Будь ты художник или еще кто. Отличие только одно: за гробом художника всегда пойдет какая-нибудь натурщица в телогрейке. Ведь он завещает ей все, что не вышло создать. Загадочное и большое.
Приключение с рыбой
До сих пор очаровательна давняя каменная улица, на которой и теперь так много прохожих, что трудно их сосчитать. Эти прохожие, пихая друг друга, садятся в трамвай, и самое незабвенное, что поездка на трамвае когда-то стоила три медных копейки. Сохранилась и мягкая привлекательность пыльных листьев на деревьях, газетного киоска, небольшого памятника знаменитому Изобретателю Колеса и той непротяженной вывески на магазине, которую можно было прочесть, если влезть с ногами на подоконник.
Он влезал и читал:
«ЖИ…ВА…Я… РЫ…»
Остального он не мог прочитать, поскольку остальное из-за дефекта вывески куда-то пропадало.
Но очаровательней всего прочего казалось ему, что его окружают добрые люди. Соседи. А проще говоря, жильцы.
Вот как-то в субботу.
Один жилец, ходивший с начала весны до начала осени в калошах, купил длинную живую рыбу. Как это у него получилось, никто из соседей так и не выяснил, но факт, что рыба долго плавала в ванной. Настолько долго, что научилась говорить. Ясно, что говорила она исключительно несерьезно:
– Отцы родные! Чего ж вы по мне сапогами!
И, как покупное существо, не могла уточнить, о каких сапогах и отцах идет речь.
Соседям по разным причинам требовалось ванная комната и достаточно часто. Это теперь говорят, что ванная нужна исключительно для того, чтобы разводить в ней водоплавающих животных, а тогда нужна была, чтобы стирать и мыться.
Поэтому соседи подходили к двери ванной и удивлялись тому, что за запертой дверью кто-то постоянно есть и в воде плещется.
– Да, задача-то какая! – говорили друг другу лишенные ванной жильцы. – Там явно кто-то есть! Но кто?
Вместе с другими приходил под дверь поудивляться и розовощекий владелец глиняной свиньи-копилки, известный в квартире «итальянский романист» Петр Палыч Бочкин. Пробившись сквозь толпу, он прикладывал ухо к двери и требовал гробовой тишины, а после кричал:
– Эй, ты, друг любезный! Ты там зачем поселился?
Никто не отзывался.
Соседи дружно говорили «Хм!» и выразительно переглядывались. В их глазах отчетливо читалось: пора дверь ломать!
Но тотчас в рядах возникало смятение. Это смятение облетало всю квартиру, крутило колеса велосипеда, висевшего на стене, и, звякнув стеклом в окне кухни, возвращалось под дверь ванной. Тогда в глазах жильцов читалось другое: ломать дверь пора, но её (дверь) ломать жалко. Тут опять приходил Петр Палыч Бочкин, сосед и писатель с круглым, как обеденная тарелка, лицом. Он, по своему обыкновению, не очень долго молча стоял. Ему обязательно надо было что-то сказать. И он говорил, что, по его мнению, в ванной плавает дворник или почтальон, а может, сантехник или машинист. «Не думаю, что министр, – добавлял он. – Откуда ему у нас в ванной взяться?» Впрочем, соседей в этом убедить не удавалось, и, сославшись на не до конца дописанное произведение, он уходил к себе в комнату.
Толпа рассеивалась. Шумок гулял по квартире, отдаваясь гулкой музыкой в большом медном тазу на стене. Казалось, грустную увертюру играет залетный оркестр…
Под эти звуки мама с работы домой возвращалась и, выпив чаю и чего-нибудь легкого съев, просила Клюева сесть на стул напротив нее. Он вздыхал, но, сдвинув бескозырку на затылок, с печальным видом садился. Она смотрела ему в глаза и говорила:
– Зачем ты с людьми так? Они тебе что плохого сделали? И потом, я тебе деньги неделю назад на что давала? А ты что купил?
Клюев отвечал, что и в мыслях не держал ничего такого.
– Я знаю, как ты в мыслях ничего не держишь, – говорила мама. – Ты еще толком читать по-русски не научился, а уже с людьми такие вещи вытворяешь.
– Нет, мама. Это они сами. Ты можешь у Петра Палыча спросить. Он-то уж знает!
– Конечно, он знает. Конечно! Он чайник в кухне толком не может вскипятить, этот твой Петр Палыч. Сочинитель! Декамерон! Боккаччо! Как же! Он-то уж знает! Сказки всё! Дудки!
И Клюеву ничего другого не оставалось, как только маме сказать, что он, несмотря на всю эту непредвиденную историю, отлично понимает, откуда ноги растут.
– Какие еще ноги? – еще строже спрашивала мама. – Ты это о чем?