Памятуя о давешнем сне, Витька на работе теперь бессознательно сторонился наставника, Валентина Валентиновича. Психоанализа в СССР не существовало, и к чему сны про женскую ногу у вполне себе зрелого мужичка, Фрейд подсказать не мог.
И не надо! Без него же как-то обходились?
Выходя утром на кухню, и вглядываясь в лица соседок, Виктор гадал: кто же из них — его охочие до ласк ночные посетительницы? Уговаривал себя: меньше знаешь — крепче спишь. Не стоит забивать голову, надо жить с тем, что есть. С теми…
Но человек по природе любопытен. Поэтому молодой человек не мог выбросить из головы вопрос: кто?
Очень жалел, что не воспользовался фонариком. Просто забыл в тот момент про него напрочь. Само собой! Такие бурные события: до него ли?
Между тем, соседки окончательно приняли его в свою своеобразную дружную семью. Стесняться перестали совсем, эксплуатировали и в хвост, и в гриву. Светка, как самая бесстыдная, стала выходить из своей комнаты в одних трусах и бюстгальтере. Могла перед сном вскипятить чайник и положить на него сушиться пару трусиков. Чтобы к утру высохли.
Наташа пыталась препятствовать разврату, но всё было бесполезно, процесс пошёл, и попытки наставлений заканчивались шутками, зубоскальством, и словами: «девчонки, да расслабьтесь вы уже. Это же Витька, он наш»!
Витин магнитофон теперь всё время проводил на кухне, радуя женщин песнями ансамбля «Здравствуй, песня», певца Владимира Высоцкого, и записанным с Наташиного телевизора концертом «Песня-81».
Витька активно и безотказно помогал по хозяйству. Иногда сам предлагал помощь, иногда по просьбе. А когда ничего не говорил, а шел и делал. Прокручивал через тугую Светкину мясорубку жилистую вырезку, ремонтировал утюг Марго, менял девчонкам лампочки, розетки, точил ножи.
Когда все скидывались с получки, ходил с Наташей по магазинам и помогал таскать здоровенную сумку с бытовой химией, продуктами и расходными материалами вроде отравы для тараканов.
Взамен благодарные соседки кормили его вкусненьким, уже не спрашиваясь, гладили одежду, делились всем, что есть.
И конечно — любили.
Искренне хвалили, называли не иначе как «Витенька», «Витюшенька», «наш одуванчик», «солнышко». Постоянно целовали: в щечку, в лобик, чмокали в губки, шутливо, но от души.
По вечерам собирались у Наташиного телевизора и смотрели Штирлица. Витька теперь плюхался на середину дивана, и на него сразу ложилось несколько пар рук.
Согласно договоренности с Сёмой, в ближайшее воскресение Виктор пришел на спортивную площадку к сорок восьмой школе и часа полтора занимался с пацанами.
Ребята оказались совсем не пропащими. Было видно: они изо всех сил пыжатся, чтобы показать свою крутизну, подняться таким образом в своих глазах, пустить пыль в глаза окружающих.
На самом же деле они были скорее обычными пацанами, чем забияками.
Виктор объяснил новым знакомым элементарные азы драки, показал несколько базовых движений, ударов и уклонений. Пацаны удивились, что простым толчком в нужное место можно надолго отключить противника, без долгого и бестолкового битья ногами лежащего.
Они стали отрабатывать приемы, тренироваться. Занятия спортом никому еще не мешали. Наоборот.
Общаясь, шутили, ржали над шутками друг друга.
Сёма, как более разговорчивый, чем меланхоличный Коса, рассказывал разные полезные мелочи об этом районе.
Самое свежее пиво, и почти не разбавленное водой: в киоске на Патриотов. Во дворе пятнадцатого дома, в беседке, где по субботам привозят крутить кино, вечером собирается вся шпана, пацаны бренчат на гитарах неприличные и запрещенные песенки. На автобусной остановке третьего маршрута после пяти вечера регулярно подрезают кошельки.
А еще благодарный Сёма дал Витьке камасутру.
В очередную встречу он с таинственным видом залез под футболку и достал приличную пачку свернутых в трубочку листков.
— На! Пригодится!
— Что это?
— Кама с утра!
— Чегоо? — Витька взял протянутую щедрой рукой пачку, полистал.
Там был текст, напечатанный на машинке. Было видно, что эта копия, сделанная под фиолетовую копирку, не первая и не десятая: текст расплывался и был еле читаем.
Но читаем.
— «…Мужчины различаются по своим признакам как «заяц», «бык» и «конь». Женщины же — как «газель», «кобыла» и «слониха». При соединении соразмерных друг другу бывает три «равных» наслаждения. В иных же случаях — шесть «неравных». Среди «неравных», если мужчина больше женщины, то при тесном соединении бывает два «высоких» наслаждения…». Сём, что это? Какая-то инструкция по эксплуатации нового оборудования?
— Инструкция, гы-гы! Кароч, индейцы вроде написали, как правильно… ну это… сексом, кароч, как заниматься…
Витька вначале засмеялся:
— А чего, чтобы им заниматься, учиться надо?
Сёма пожал плечами.
— Да фиг знает. Мож, и надо… Написано прикольно.
Витька опять листнул наугад:
— «…Совместное соединение с двумя женщинами, любящими одного, — «объединенное» наслаждение. Со многими женщинами — «коровье стадо». При «игре в воде», «козьем», «оленьем» наслаждениях подражают соответствующим действиям. В области Граманари, в Стрираджье и Бахлике многие юноши находятся на равных правах в женских покоях, будучи женаты на одной и той же, и женщины наслаждаются ими или по одному или сразу — сообразно своей природе и обстоятельствам…»
— Почитаешь, кароч. Это вещь, отвечаю. Только, слышь, Вить, это моя копия… Не насовсем отдаю…
Тем вечером Виктор углубился в тайны индийской интимной философии, похожей на учебник по механике, в котором вместо механизмов — мужчины, женщины и их половые органы.
Он так увлекся всеми этими «ударами», «сближениями», «зажимами», «поворотами» и «наслаждениями», так засиделся за «уроками» любви, что соседки стали беспокоиться: что-то он затих?
— Витюшенька! — раздался обеспокоенный голос за дверью. — Ты не заболел, солнышко? Ужинать не вышел.
— Да я… Это… — Витька не знал, что и сказать.
— Ты там одет?
— Я… я… — но дверь уже открылась, и в комнату вошла улыбающаяся Оля.
— Девчонки там переживают. И я… Сидишь два часа в тишине, даже диван не скрипнет. Ты не болеешь? А что это у тебя?
Витька в это время судорожно пытался спрятать листки, соединенные скрепкой, за спину, но скрепка попалась слабая, и бумага рассыпалась.
— Это… Оля! Не надо!
— «…Охватив пальцами головку, он, не кусая, прижимает ее губами с боков, успокаивая того словами: «Пусть будет до сих пор», — это «боковой укус». Побуждаемый дальше, он сжимает головку сомкнутыми губами и, как бы втягивая, целует — это «внешний зажим»… Витя, это что, ты к квалификационному экзамену на работе готовишься?
Витька не смог сдержать смех.
— К экзамену, Олечка. Только не на работе. По жизни.
— Головка какая-то… Шпинделя фрезеровочного? А что это у вас там за «боковой укус»?
Тут до нее стало доходить.
— Это…? Это — порнография? Витя! Тебя посадят!
Она вдруг очень густо покраснела и плюхнулась на диван.
— Витя…
Витя же, возбужденный картинами, рисуемыми уже два часа его богатым воображением, не мог сдерживаться. Он обнял женщину и принялся целовать ее в шею.
Оля вначале сопротивлялась, шептала: «пусти», но вопреки собственным словам, сама стала прижимать парня к себе.
— Витюш, миленький, может, не надо…
Но Витька сделал «боковой укус» и Оля тихо застонала:
— Не сейчас, родной… Давай после одиннадцати, когда все улягутся…
Витька отпустил разгоряченную Олечку, которая с явным сожалением освободилась из объятий.
— А правда, Вить, что это? Порнография же какая-то? Ты осторожнее! — Оля поправила прическу, одернула обнаживший ее бедра халат, с любопытством стала собирать листочки.