Осенью 1923 года у нас был грандиозный подъем, параллельно с подъемом Германской революции. А после поражения ее и у нас наступил отлив. Из этого отлива выросла сталинская теория социализма в одной стране, упадочная теория, которая в корне противоречит основам марксизма. В 1926 году, во время Китайской революции, был сильный подъем вверх, одновременно с улучшением нашего международного положения Затем - отлив - после шанхайского поражения Китайской революции. Надо брать кривую исторического движения во всей ее конкретности. С 1923 года мы имеем ряд больших поражений. Жалкий трус тот, кто пришел бы в уныние. Но слепец, тупица и бюрократ тот, кто не отличает правой ноги от левой, - лица революции от ее задней части. Когда я в январе 1924 г., после поражения, беседовал с Брандлером, он мне сказал: "Осенью 1923 года я не был с вами согласен, потому что вы были слишком оптимистичны; теперь вы слишком пессимистичны, я опять-таки с вами несогласен". Я ему ответил: "Тов. Брандлер, боюсь, что из вас революционера не будет, потому что вы не отличаете лица революции от ее противоположной части".
Тов. Орджоникидзе берет вопрос о победе или поражении революции вне всякой зависимости от диалектики процесса, т. е. от взаимодействия нашей политики и объективных условий. Он ставит вопрос так: либо неизбежная победа революции, либо ее неизбежное поражение. А я говорю: если возьмемся вплотную, как следует, ошибаться, мы можем революцию погубить. Если же все силы приложим к выправлению ложной линии, тогда победим. Но утверждать, что все, что бы мы ни делали, - и в отношении кулака, и в отношении Англо-Русского комитета, и в отношении Китайской революции, - повредить революции не может, что она "все равно" победит, - так могут рассуждать только безразличные бюрократы. А они-то и способны погубить революцию.
В чем отличия нашей революции от Французской?
Во-первых, в экономическом и классовом фундаменте эпохи. Во Франции руководящую роль играли городские мелкобуржуазные низы; у нас - пролетариат. Только благодаря этому буржуазная революция могла у нас перерасти в социалистическую и развиваться как таковая, - пока еще с большими препятствиями и опасностями. Это -первое отличие.
Второе отличие: Франция была окружена феодальными странами, более отсталыми в экономическом и культурном смысле, чем сама Франция. Мы же окружены капиталистическими странами, в технико-производственном отношении более передовыми, чем мы, с более сильным и культурным пролетариатом. В этих странах революции можно ждать в сравнительно близком будущем. Значит, международная обстановка нашей революции, несмотря на то, что империализм нам смертельно враждебен, в широком историческом смысле несравненно
более благоприятна, чем это было во Франции, в конце XVIII века.
И, наконец, третье отличие. Мы живем в эпоху империализма, в эпоху величайших международных и внутренних потрясений - и это создает ту большую подъемную революционную кривую, на которую наша политика опирается. Но нельзя думать, что эта "кривая" нас при всяких условиях вывезет. Неправильно это! Кто думает, что мы можем построить социализм, даже в том случае, если капитализму удастся разбить пролетариат на несколько десятков лет, тот ничего не понимает. Это не оптимизм, а национально-реформистская глупость. Мы можем победить только как составная часть мировой революции. Нам необходимо дотянуть до международной революции, даже если бы она отодвинулась на ряд лет. Направление нашей политики имеет в этом отношении решающее значение. Правильным революционным курсом мы укрепим себя на ряд лет, укрепим Коминтерн, продвинемся по социалистическому пути вперед и достигнем того, что нас возьмет на большой исторический буксир международная революция,
Политикой сползания, курсом на устряловщину, -- затормозим мировую революцию, ослабим себя и наверняка погубим. Что же у нас сейчас имеется? Погибла ли революция? Я этого не считаю ни в каком случае. Иначе не было бы смысла бороться. Но я считаю, что у нас сейчас наметилось за последние три года глубокое революционное снижение, и вследствие объективных причин и вследствие ложной политики. Объективные причины общеизвестны. Разбила буржуазия немецких рабочих в 1923 году? Разбила. Здесь упоминалось уже о поражениях в Болгарии и Эстонии. Китайскую революцию на данном этапе разбила китайская буржуазия, совместно с империализмом? Разбила. Это все факты крупного исторического значения. Отражаются они на нас? Отражаются. Наше развитие к социализму задерживают? Задерживают. Кризисы в нашем хозяйстве, которые выражаются в различных ножницах, создают почву для недовольства и снижения революционного настроения крестьянских и рабочих масс? Создают. Вы говорите о нашей "панике". Какая чепуха! А я говорю вам: ваша бюрократическая слепота может нас погубить. Об этом я сказал и на Исполкоме Коминтерна: бюрократическая слепота есть самая опасная из всех опасностей. Бюрократическая слепота, выдающая себя за "оптимизм", может нас погубить. Тут вот товарищ возмущался тем, что я говорил насчет партийного режима, как насчет величайшей опасности. Да, так оно и есть. Если в партийном режиме есть несоответствие между целью и средством, между задачами и методами внутренние ножницы, то они могут нас разрезать и зарезать. Как проверить партийную линию? Мы ее проверили ярче и безошибочнее всего на Китае. Я читал вам сегодняшнюю телеграмму, которую вы вынуждены были скрывать от партии, потому что она обнаруживает неправильность вашей линии.