Работало тут человек пятнадцать женщин, только бригадир - паренек лет двадцати двух, плотник.
Колхозницы обрадовались случаю отдохнуть и расселись на бережку, окружили Надю. Она им что-то горячо говорила. Мы тоже уселись. Надя уговаривала женщин саботировать все указания и распоряжения новых властей.
- Зачем вы строите мост, ремонтируете дороги? Вы устанавливаете связь между селами и городами, налаживаете транспорт. Это же немцам нужно. Вот разойдитесь Сейчас же. Бросьте все! А еще лучше - сорвите доски, которые вы прибили. Вот и покажете, что вы с Красной Армией, с партизанами!
Женщины жадно слушали Надю. В большинстве они были молодые, увлекающиеся. А парнишка, бригадир (мы уже знали, что его зовут Миша Гурин), прямо в рот ей смотрел. Он то и дело повторял:
- О це верно, це дуже верно! Здорово!
А на той стороне реки, примерно в километре, виднелось село Припугни, то самое, к которому мы стремились. Мост был почти закончен. Положить досок десять на сваи, прибить их, и пешеход может идти.
Я незаметно дернул Надю за рукав, взглядом хотел дать понять: "Говоришь ты хорошо, однако нам-то нужно на ту сторону. Опомнись!". Но она продолжала.
Парнишка подал пример. Он первый побежал с топором к мосту и раз-два-три - сбил доску, другую, сбросил их ногами в воду.
- А ну, девчата, берысь! Хай йому черт! Будем гуртом отвечать.
Девчата не заставили себя долго ждать. С криком, шутками, смехом они в полчаса разбросали весь мостик. Парнишке и этого показалось мало. Он велел своей бригаде весь запас стройматериалов, что лежали на берегу, тоже скинуть в реку.
Я отвел Надю в сторону:
- Что ж ты, голубушка, начудила?!
Она нисколько не смутилась, ее даже удивил мой вопрос.
- Но, Алексей Федорович, ведь мы призываем крестьян к жертвам, должны же мы показать пример.
Что ж, это, конечно, логично. Но я предпочел бы, чтоб Надя начала свою агитбеседу уже на той стороне реки... Вода была ужасно холодная. Мы по пояс промокли, переходя реку вброд.
*
В Припутни мы не зашли. Зубко успел там побывать и, вернувшись, сказал, что в селе что-то случилось.
- Народ волнуется, собирается, бабы размахивают руками...
После невольного купанья мы выглядели так, что показываться на люди не хотелось. Решили, хотя дело было уже к вечеру, двигаться прямо в хутор Петровское. Узнали, что он всего километрах в четырех. А там, в Петровском, и Гриша-лесник.
Было уже темно, когда мы постучались в бедную, покосившуюся, крытую соломой хатенку. Хозяйка нас впустила неохотно. Однако Павел Логвинович своими шутками довольно быстро развеселил хозяйку, и та заметно подобрела, предложила даже сварить картошки. Мы, конечно, не отказались. Горшок с картошкой она поставила на какой-то очень низкий стол. Каганец горел такой маленький, что мы и друг друга не видели.
Я ткнул ногой - под столом плетеная корзина. Оказалось, что стол наш - большой соломенный кош, сверху покрытый доской.
- Что же это у вас, хозяюшка, - сказал я, - даже стола-то нет?
- Бедность. Мужа у меня не мае. Сама шью... так иголкою стола не зробишь...
Нам нужно было здесь непременно задержаться хоть на день, два. И вот представился естественный повод.
- Так это мы можем, - сказал я хозяйке. - Почему бы для хорошего человека стола не сделать?! Я как раз плотник. Вот с Павлом Логвиновичем мы вам за один день такой стол срубим, что хоть пляши на нем. А Надя тем временем постирушкой займется. Услуга за услугу: вы ей, хозяюшка, воды согреете.
На этом и порешили. Где-то у соседей хозяйка разыскала плотничный инструмент, и мы с утра приступили к работе. Надя и в самом деле принялась за стирку. А Вася Зубко пошел искать Гришу-лесника.
Вернулся хмурый. Гришу-то он нашел. Это оказался юноша лет семнадцати-восемнадцати, но удивительно несговорчивый, скрытный паренек.
- Ничего я из него вытянуть не смог, Алексей Федорович, - рассказывал Вася. - Поверьте чутью разведчика: по-моему, не только он, и мать его и сестренка - все знают, где партизаны. Я уж ему всякие намеки делал, сказал, что коммунист. Божится: "Ничего, дяденька, не знаю!"
Доски хозяйка нашла на колхозном дворе. Стол наш успешно мастерился. Плевако стучал молотком и шуршал фуганком. К окнам прилепились мальчишки, за ними появились бабы. Нашлись заказчицы:
- Приходите и ко мне. Треба двери к зиме починить...
- А у меня кровать дуже плоха. Чи не можете вы нову зробыть? Гроши у меня есть, но на хуторе где столяра взять?
Пришел и какой-то хмурый дядько, чуть не допрос учинил:
- А давно вы этим ремеслом занимаетесь?
- Это моя основная специальность. Работал в Чернигове на мебельной фабрике. Да вот война... А теперь из плена...
Столяром-то я в действительности никогда не был, но плотничал неплохо. Еще когда на туннеле работал - приходилось. Крепильщик - это ведь, в сущности, тот же плотник. Плевако тоже умело орудовал молотком и стамеской.
Дядько хоть и сделал вид, что поверил, однако мы поняли, что долго тут нам подвизаться не стоит.
Пошли мы с Павлом Васильевичем Днепровским к Грише-леснику. Надеялись, что сумеем лучше Васи его обработать. Не тут-то было. Упорный мальчишка! В глаза не смотрит. На вопросы отвечает так, будто мы не коммунисты, а немецкие следователи. У меня даже закралось подозрение, что нас к нему с того берега и послали, чтобы сбить со следа.
Днепровский сгоряча возьми да и скажи:
- Чудак ты, парень! Ведь нам точно известно, что ты комсомолец, что ты у партизан бываешь. А мы - коммунисты, нам во что бы то ни стало надо их найти, иначе немцы... - и Днепровский затянул воображаемую петлю вокруг шеи.
Гриша задумался. Мы не мешали. Видно было - трудно ему. Действительно задача такая, что и многоопытному большевику сразу не решить. Потом-то мы узнали - дело осложнялось еще тем, что вчера партизаны в Припутнях казнили одного предателя, а в хуторе Петровском сорвали немецкую пломбу со склада и унесли в лес восемь мешков муки... Пойди-ка вот теперь и определи, кто эти пришлые: действительно ли коммунисты или подосланные немцами полицаи.
- Вот что, товарищи... Есть в Припутнях голова колгоспу по фамилии Диденко. Вин зараз дома. Он, пожалуй, кое-что вам и скажет... Третья хата злива. Тольки вы не йдить прямо по вулыци, а зайдить з стороны огородив...
Мы с Павлом Васильевичем признали, что Гриша поступил правильно, чем самому решать такую сложную задачу, лучше нас послать к старшему товарищу. Фамилию этого председателя я помнил, встречался с ним. И отправились мы по указанному Гришей направлению.
Но и в Припутнях нам не повезло. Диденко не оказалось дома, еще вчера куда-то ушел. Жена встретила нас ласково, даже чрезмерно, говорила каким-то сладким голосом. Но в глаза не смотрела, слово "товарищ" не произносила, двери хаты не затворяла, садиться не предлагала: по всему видно - боялась нас.
Когда вышли от нее, сказал я Днепровскому:
- Не иначе - принимают нас с тобой за полицаев. Да, паршивое у них, у этих полицаев, положение. А ведь здорово народ партизан оберегает от постороннего глаза. Попробуй, пригрози пистолетом, думаешь, скажет?
- Гриша тут уже, видно, побывал и их предупредил. А мы, два старых дурня, ему и поверили.
Что было делать? Потолкались немного по сельской улице и направились было обратно в Петровское, как вдруг заметили, что возле конного двора толпятся люди. Пошли туда. И что же, там среди местных мужиков и Гриша. Стоит возле своей лошади, а лошадь мокрая от пота. Подозвал я его к себе и, сказать прямо, очень разозлился:
- Что же ты, малый, с нами делаешь? Что же ты это брешешь, водишь нас за нос, будто дурачков?!
- Расстреляйте - ничего не знаю! - с решимостью в глазах и очень дерзко ответил Гриша.
Лицо у него открытое, глаза сверкают - такой и под угрозой расстрела ни слова бы не сказал. Теперь мне стало ясно - он партизан и крепкий, надежный малый.
Я ему на ухо шепнул:
- Я Федоров, секретарь обкома, понимаешь? Мне сегодня же нужно связаться с командиром отряда!
Гриша оглядел меня с головы до ног, тень улыбки Скользнула по его лицу, потом с какой-то преувеличенной серьезностью он сказал: