Главная опасность тунеядства для общества — не уголовная, а социальная: тунеядец уходит из-под контроля первичного коллектива, который фактически является высшей властью общества над индивидом.
Та принудительность труда, о которой я говорил выше, является нормальным явлением и даже предметом гордости общества и предметом зависти для многих людей в некоммунистических странах. Имеются другие формы принуждения, которые сейчас кажутся случайными и временными, но которые имеют тенденцию стать постоянным спутником реального коммунизма. Назову главные из них: 1) принудительная посылка больших масс населения (рабочих, служащих, студентов, школьников, научных сотрудников и т.п.) в деревню, на отдаленные стройки, на овощные базы; использование армии в качестве рабочей силы; 2) огромное число заключенных. Хотя об этих формах и упоминают в обличительной литературе (особенно — о заключенных), однако серьезного социологического анализа их еще не было. А между тем это явление заслуживает самого серьезного внимания, ибо в нем проявляется одна страшная тенденция коммунизма, которую все стараются не замечать или тщательно маскируют, а именно — тенденция к особой форме рабства не в фигуральном, а в буквальном смысле слова.
Изобретатели идеологического коммунизма исходили из целого ряда неявных или явных допущений, описывая будущее общество как рай земной. И в первую очередь они не принимали во внимание того, что в обществе могут оказаться места, где люди добровольно не захотят селиться, и виды деятельности, которыми люди добровольно не захотят заниматься. Идеологи коммунизма вовсю изощряются на этот счет, утверждая, что неприятные работы будут выполнять роботы и машины, а отдаленные места будут связаны с прочими современным транспортом и будут насыщены средствами культуры. Абстрактно рассуждая, все возможно. Но факты, которые по выражению Сталина — вещь упрямая, пока говорят о другом. Несмотря на развитие техники, средств транспорта, средств распространения культуры и т.д., остаются другие факторы оценки людьми своего положения и возникают новые проблемы, которые никто ранее не мог предвидеть. Кто мог предвидеть, например, совокупность проблем, связанных с открытием и использованием атомной энергии?! Каких бы успехов ни достигла наука и техника, все равно в огромных массах населения остается потребность в таких видах деятельности, которые имеют низкий социальный престиж и сравнительно плохо вознаграждаются. А главное — в силу самой социальной иерархии населения значительная часть последнего должна занять такое положение, по отношению к которому все прочие ступени иерархии выглядели бы благом. Чтобы жалкая жизнь коммунистического общества казалась обещанным раем, должен быть ад, с которым люди могли бы сравнивать свою жизнь и наслаждаться тем, что они по крайней мере не в этом аду. Такого рода социально-психологические факторы игнорировать при рассмотрении коммунистического общества ни в коем случае нельзя. Они порой играют роль неизмеримо более важную, чем факторы ощутимо-материальные. Так что если даже допустить, что в стране нет плохих мест жительства и работы, они будут изобретены специально в силу социальных законов этого общества. Концлагеря сталинских времен имели одной из причин бессознательное исполнение воли этой социальной необходимости. То, что они давали даровую рабочую силу — рабов, это очевидно.
В Советском Союзе до двадцати миллионов человек на те или иные сроки каждый год посылается на уборочные работы в деревни, в строительные отряды на различные стройки, на овощные базы в городах. А какие человеческие силы растрачиваются на регулярно проводимых субботниках! Что же касается заключенных, то подавляющая часть их — не хронические уголовники, а обычные граждане, совершившие преступления в силу стечения обстоятельств, часто — вынужденно. В Советском Союзе практически невозможно жить, не совершая преступлений. И число заключенных зависит здесь не от числа преступлений, а от способности милиции находить преступников и способности судов осуждать то или иное количество людей. Эти же факторы в свою очередь зависят от установок высших властей и от потребности в рабочей силе в таких местах, в которых могут работать только заключенные, т.е. рабы.
Подчеркиваю, что я говорю о достаточно большой и обычной коммунистической стране, а не об исключениях. Возможно, что среди коммунистических стран маленькая страна займет исключительное положение, и таких явлений в ней не будет. И в самых больших странах возможны районы с исключительными условиями. Но в коммунистическом мире в целом такие исключения не отменяют его общих тенденций.
Сама благородная идея обязательного труда в реальном ее исполнении в больших массах людей имеет неизбежным следствием тенденцию к раздвоению людей в самом фундаменте человеческого бытия: для одних людей труд становится рабской повинностью, для других — удовольствием. На одном полюсе общества концентрируются люди, ведущие активную социальную жизнь со всеми ее соблазнами, а на другом концентрируются люди, обрекаемые на рабское и скотское существование. Коммунизм не ликвидирует эту поляризацию. Он лишь меняет ее формы и даже усиливает. По моим предположениям со временем армия рабов в коммунистических странах может превысить цифры сталинских времен. Мы не имеем фактических данных о Китае. А что происходит там?
Отношение к труду
Отношение граждан коммунистического общества к труду определяется организацией деятельности первичных коммун и принципом вознаграждения за деятельность. Здесь фактически действует принцип, который советские люди выражают в такой шутливой форме: «Где бы ни работать, лишь бы не работать», «От работы даже лошади дохнут», «Работа не волк, в лес не убежит». Это не значит, что тут все люди работают плохо или стремятся не работать. Во-первых, многие виды работ таковы, что люди вынуждены работать и делать свое дело достаточно хорошо. Во-вторых, для многих людей сам процесс труда доставляет удовольствие, и они работают, как говорится, не за страх, а за совесть. В-третьих, в известных пределах хороший труд лучше вознаграждается, чем плохой. Все это, конечно, есть. Однако в значительной части деятельности общества, в которой заняты наиболее активные его граждане, качество труда и личные способности граждан играют менее важную роль, чем способности ориентироваться в социальной среде и делать карьеру. В этой части деятельности общества люди со средними способностями, со средней подготовкой и усилиями вполне справляются с соответствующими функциями, а вознаграждаются так же или лучше, чем их одаренные и тяжко работающие коллеги. Здесь более важное значение приобретает такое поведение людей, которое не считается работой в принятом смысле слова, подобно тому, как светские балы, на которых в свое время власть имущие решали важные проблемы управления обществом, мало походили на работу. Деятельность как развлечение и как игра приобретают здесь более престижное значение, чем деятельность — труд. Обычно и те люди, которые оказываются захваченными трудом как таковым, не подозревая того, попадают во власть деятельности как развлечения, как спектакля.
Здесь происходит разделение деятельности на деятельность-труд и деятельность-развлечение (удовольствие, игра). Первая становится неприятным и принудительным занятием ради средств существования. Вторая, давая лучшие средства существования, приносит участникам удовольствие сама по себе. Она становится самоцелью. Она сама есть вознаграждение. Но за что? Исключительно за способность пробиться к ней, занять нужную социальную позицию. Стремление всякую деятельность превратить в деятельность такого рода порождает отсутствие в массе населения заинтересованности в труде, в его лучшем исполнении, в добросовестности. Халтура, лень, обман, уклонение от труда заражают все общество. Поднятие производительности труда, на которое так рассчитывают идеологи коммунизма, оказалось одной из самых трудных проблем коммунистического общества в значительной мере из-за такого отношения к труду. Коммунистическое общество, повторяю, есть общество плохо работающих людей. Это не есть национально русская черта. Опыт других коммунистических стран подтверждает это утверждение.