Выбрать главу

Но его имманентность самому себе при этом только возросла. Так что набросок Вальтера Беньямина сейчас актуален как никогда.

АРТУР КЕСТЛЕР. КРОКЕТ ПО- БОЛЬШЕВИСТСКИ

Объяснить, почему о вступлении в коммунистическую партию Германии в начале 1930-х годов думали эстеты, библиофилы, художники, люди, гото­вившие себя к академической карьере, невозможно, не принимая во вни­мание как массовое разорение тогдашнего среднего класса, так и собы­тие Октябрьской революции, неотразимо притягательное на этом фоне. В этом плане особенно интересны обмен письмами между Шолемом (жив­шим с 1923 года в Иерусалиме) и Беньямином, состоявшийся в 1931 году, а также тексты Артура Кестлера, в которых тот анализирует причины сво­его перехода в коммунистическую веру.

После поездки в Москву Беньямин все-таки написал для «Советской энциклопедии» статью о Гёте. В ней он писал об отношении писателя к Французской революции и империи Наполеона, о том, как на его творчество повлияло положение министра при веймарском дворе, фактически — ос­торожно применял некоторые принципы исторического материализма.

Он послал копию статьи в Иерусалим своему старому другу Гершому Шолему. Весной 1931 года она стала поводом — причина лежала гораз­до глубже: Беньямину предстояло написать множество текстов, в которых ощущается еще большее влияние марксизма, — для обмена письмами, которому исследователь каббалы придавал такое значение, что поместил их в приложении к своим воспоминаниям о Вальтере Беньямине.

В письме от 30 марта 1931 года Шолем упрекает своего друга в том, что тот всего лишь поверхностно применяет марксистскую терминологию, что он не внес и не внесет в марксизм никакого самостоятельного вкла­да, что он остается метафизиком, занятым философией языка, наследни­ком Гаманна и Гумбольдта. Эта «игра двусмысленностями» («Spielen mit den Zweideutigkeiten») ни к чему по-настоящему существенному привес­ти не может и есть не более чем самообман («Selbsttaeuschung») («...как настоящий теолог, скажу, что ты к этому (стать материалистом. — М. Р.) совершенно неспособен» [55, 286]).

По ходу письма аргументация Шолема принимает все более патети­ческий характер. «Я готов поверить, что тебя это зависание (промежуточ­ное состояние, «Schewebezustand») привлекает, но я тем не менее привет­ствовал бы любую возможность с ним покончить. То, что твоя диалектика не является диалектикой материалиста, однозначно, ясно, резко и окон­чательно (explosiv) выяснилось бы тогда, когда своими же товарищами («Mitdialektiker») ты был бы разоблачен в качестве типичного контррево­люционера и буржуа. До тех пор, пока ты пишешь для буржуазной публи­ки, настоящему материалисту совершенно все равно, предаешься ты ил­люзии того, что делаешь с ним одно дело, или нет. Наоборот, он, выража­ясь диалектически, должен быть даже заинтересован укрепить тебя в этом намерении, поскольку в этой почве твой динамит производит куда боль­шее разрушение, чем его собственный» [55, 285].