Но и мечту о всеобщем и равном потреблении коммунизм оказался не в силах осуществить; он покинул историческую арену, так и не обогнав страны Запада по уровню производства. К тому времени главный посыл коммунизма как религии — образ человечества, свободного от погони за прибылью, но вместе с тем способного рационально устроить свою жизнь, — изрядно поблек. Веру в него утратили сами элиты, которые в конце концов приватизировали коммунистический проект, раздав его остатки своим согражданам.
Менялось и представление иностранцев о советских людях. Уже в «Русском дневнике» Джона Стейнбека, побывавшего в СССР в 1947 году, русские представлены обычными людьми, ничем не отличающимися от всех прочих [22].
Постепенно коммунистический эксперимент утрачивал черты беспрецедентное™. Когда в конце 1980-х годов мы познакомились с американскими марксистами, выяснилось, что они рассматривают коммунизм как альтернативную стратегию модернизации. Что ж, и в этом качестве его трудно признать эффективным: капитализм оказалось легче объявить загнивающим, нежели догнать и перегнать.
Коммунистическая вера, конечно, ослабла, но списывать ее со счетов рано. И не только потому, что такие страны, как Китай, Куба, Северная Корея, продолжают называться коммунистическими, а жизнь самого «золотого миллиарда», став более комфортной, не приобрела вожделенной осмысленности. Коммунизм будет жив до тех пор, пока существует «новый человек», продукт атеистической веры. И здесь мало что меняет тот факт, что в экономическом плане советский эксперимент потерпел неудачу, а воспитанный им «новый человек» оказался агрессивным собственником и «экстатическим» потребителем. Коммунизм обрушил на унаследованные верования шквал насилия, но довольно быстро сам превратился в религию, оброс обрядами и святыми местами. Он пожрал своих первоначальных адептов после того, как те, ведомые новым мессианством, переступили через религиозные заповеди и моральные обязательства. Неудивительно, что создателям мира, в котором была возможна лишь пародия на суд, не на что было опереться в час бессудной расправы над ними самими.
«Новый человек», воспитанный в СССР, не похож на бескорыстного, открытого миру субъекта, который грезился утопистам. Атеизм научил его не считаться с потусторонними упованиями, а революционная бдительность излечила от моральных обязательств. Вытесненное трансцендентное если и входит в его жизнь, то не разом, а мучительно и постепенно. Он по привычке ищет искупления в профанном, но уже не совместными усилиями, а каждый для себя, для своей семьи, для своего клана. При этом он пренебрегает интересами других в масштабах, каких не допускает цивилизованное общество.
Этому человеку чужда универсальность и интернациональность первоначального коммунистического проекта, в который верили в 1917 году Ленин и Троцкий. Этот проект отвергается потомками тех, кто совершил Октябрьскую революцию, более того, современной российской молодежи он непонятен. Куда сложнее оказалось расстаться со сталинским имперским атеистическим проектом, возникшим на обломках идейного большевизма и пронизавшим собой всю ткань советского общества. Даже в брежневские времена, не говоря уже об эпохе Хрущева, на полках книжных магазинов не скапливалось столько хвалебных, агиографических сочинений о Сталине, как в нынешней России. Как мы увидим ниже, их авторы противопоставляют его Ленину в качестве спасителя православия, веры отцов.
То, чего больше всего опасались авторы «возвращений из СССР» —- что в стране произойдет буржуазное перерождение, — случилось, но не так, как они это себе представляли. «Новый человек» отличается от носителя капитализма как религии тем, что, связывая свою идентичность с властью, которая перекодируется в деньги, он не становится законопослушным; напротив, он ставит закон на службу своим частным интересам.
Попробуем проследить судьбу коммунистических идей в путинской России на примере ключевых фигур советской истории, Владимира Ленина и Иосифа Сталина. Отношение к ним как нельзя лучше иллюстрирует судьбу двух коммунистических проектов: первоначального, космополитического, и позднейшего, имперского.