Подлинный смысл положения во гроб тела вождя-основателя ортодоксальнее всего определил его наследник. Именно его определение стало каноническим. Клятва, которую Сталин от имени партии дал у гроба умершего вождя, начиналась словами, зловещий смысл которых будет полностью осознан позднее. «Мы, коммунисты, — сказал Генеральный секретарь ВКП(б), — люди особого склада, мы скроены из особого материала. Мы — те, которые составляют армию великого пролетарского стратега, армию товарища Ленина. Нет ничего выше, как честь принадлежать к этой армии, нет ничего выше, как звание члена партии, основателем и руководителем которой является товарищ Ленин...» [12, 265].
Вдумаемся в смысл этих формул, литургическое звучание которых выдает бывшего семинариста. Что значит «мы, коммунисты, скроены из особого материала»? Какие следствия из существования «людей особого склада» вытекают для обычных людей?
Они должны быть перекованы по образцу избранных представителей нового человечества, бойцов ленинской гвардии.
Похоже, далеко не все партийцы осознавали тогда, в конце января 1924 года, сколь многое связывает их с ветхим Адамом, сколь много в них от утлого сосуда, который скоро будет брошен в раскаленную печь террора.
Как Мавзолей Ленина — памятник нового культа, так и эти слова Сталина — кредо новой религии. Военная метафора неслучайна: люди из особого материала — военные, они действуют в условиях чрезвычайного положения; огромным волевым усилием им предстоит переделать по своему образу и подобию остальных, ветхих людей. Выживет только тот, кто пройдет великое испытание, кто станет человеком особого склада. Ленин — первый человек, который, умерев, не ушел, а остался в мире, которому надлежит перестать быть тварным, сотворенным миром.
Большевики поражали иностранцев, включая коммунистов, своей непримиримостью, неспособностью представить себе оппонента иначе, чем в образе врага. Такое поведение неотделимо от величия демиургической задачи, которую они на себя взвалили. Перед лицом неизвестного ленинцы полагались исключительно на самих себя; ради достижения неопределенной, но возвышенной цели они применяли наиболее радикальные методы. Любая терпимость воспринималась носителями подобной веры как
непозволительная слабость. Сосуды истины, наследники первого человека, в смерти сохраняемого живым на вечные времена, они, естественно, надеялись лишь на самих себя. Попытки обогатить их демиургический опыт отвергались как святотатство, ибо исходили от мира, религиозного в старом, неправильном смысле слова.
Возмущение некоторых иностранных коммунистов культом мертвого вождя проявлялось более прямо. Игнасио Силоне рассказывает: его друг, комсомольский вождь Лазарь Шацкин, пожаловался на то, что не смог по молодости лет поучаствовать ни в одной из трех русских революций и такой шанс уже не представится на его веку. Они шли по Красной площади, и Силоне, указав на тогда еще деревянный Мавзолей, сказал следующее: «“Ты, надеюсь, не будешь спорить с тем, что суеверный культ его [Ленина] мумии является оскорблением его памяти и позором для Москвы как революционной столицы”. Я предложил ему не мудрствуя лукаво достать несколько канистр бензина и с их помощью поджечь этот тотемный барак, после чего отпраздновать свою собственную маленькую “революцию”» [37, 97].
Итальянец думал, Шацкин отшутится или переведет разговор на другую тему, но тот смертельно побледнел и прошептал: «Ты хоть понимаешь, что говоришь. Никогда, слышишь, никогда не смей произносить подобных слов!» В тот момент Силоне, думаю, понял, какая бездна отделяет его, руководителя подпольной организации итальянских коммунистов, от советских товарищей; он еще мог задавать вопросы, которые для них были кощунственными. В этом эпизоде уже заключен будущий разрыв Силоне с коммунизмом советского образца.