Выбрать главу

Обладатель развитого фотографического зрения, Вальтер Беньямин в «Московском дневнике» (1926—1927) детально описывает пространства наглядной агитации и пропаганды, возникшие после Октябрьской револю­ции и просуществовавшие до распада СССР. «Наивность» этих идеологичес­ки насыщенных пространств, повторяемость лозунгов и декора на первый взгляд сближают их с изделиями народных промыслов, которые Беньямин лихорадочно коллекционирует в столице мировой революции.

Вот некоторые примеры.

Посещение «государственного магазина»: «Изображения в распрост­раненном здесь слащавом вкусе — серп и молот, шестерня и прочие ме­ханические приспособления сделаны, невероятно нелепо, из обтянутого плюшем картона. В этом магазине товар был только для крестьян и про­летариев» [2, 41].

«Вчера вечером был в вегетарианском ресторане, в котором стены были покрыты пропагандистскими надписями. “Бога нет — религия — это выдумка — мир никто не сотворил” и т. д. Многое из того, что имело от­ношение к капиталу, Райх не смог мне перевести» [2, 41].

Беньямин в школе-интернате: «Мне устроили экскурсию по интерна­ту. Очень интересны классные комнаты со стенами, порой сплошь покры­тыми рисунками и картонными фигурами. Что-то вроде храмовой стены, на которой выставлены работы детей как подношения коллективу. Крас­ный цвет преобладает на этих поверхностях. Они испещрены советскими звездами и портретами Ленина» [2, 43].

В комнате у знакомой, куда берлинский журналист заходит выпить чаю: «Обстановка и здесь была скудной, как и во всех комнатах, которые я уже видел. На серой стене большая фотография Ленина, читающего “Прав­ду”...» [2, 46-47].

А вот как выглядит зал в Крестьянском клубе на Трубной площади, где проходит суд над деревенской знахаркой (она сделала аборт с летальным исходом): «Мы вошли в обитый красным зал, где собралось около трех­сот человек. Зал был набит битком, многие стояли. В нише — бюст Лени­на. Процесс проходил на сцене, по обе стороны от которой были нари­сованы фигуры пролетариев, крестьянина и фабричного рабочего. Над сценой советская эмблема... В читальном зале мне бросилось в глаза, как и в детском санатории, что стены полностью украшены наглядными мате­риалами, особенно много было статистических данных, составленных крестьянами...» [2, 72—74].

Был ленинский уголок и на фабрике, производящей елочные игрушки: «Начну с ленинского уголка. Задняя стена белой комнаты обита красным, с потолка свисает красный бордюр с золотой бахромой. Слева на этом фоне расположен гипсовый бюст Ленина — он такой же белый, как беле­ные стены... На стенах развешаны пропагандистские плакаты и портреты революционеров или картины, в стенографической форме изображающие историю российского пролетариата. События 1905—1907 годов представ­лены в виде огромной открытки. На ней, с наложением друг на друга, сра­жения на баррикадах, тюремные камеры, восстание железнодорожников, “черное воскресенье” перед Зимним дворцом. Многие плакаты направле­ны против пьянства. Этой же теме посвящена и стенная газета... Ее стиль в целом похож на детские юмористические издания: картинки чередуют­ся с прозаическими и поэтическими текстами. В первую же очередь газета содержит хронику коллектива, работающего на этой фабрике... Другие плакаты посвящены гигиеническому просвещению: рекомендуются мар­левые занавески как защита от мух, объясняются преимущества молоч­ной диеты» [2, 89—90].

Даже перед входом в Грановитую палату Кремля Беньямин наталкива­ется на огромный портрет Ленина: «...как обращенные в христианство язычники устанавливают крест там, где раньше приносили жертвы старым богам» [2, 98]. В клубе кремлевских красноармейцев он увидел деревян­ный рельеф, изображающий карту Европы. «Если покрутить ручку, укреп­ленную рядом, одно за другим освещаются места в России и в остальной Европе, в которых бывал Ленин... Мне доставил удовольствие плакат, объясняющий с помощью текста и прелестных цветных картинок, каких только способов не существует, чтобы портить книги» [2, 94—96].

Для внешних наблюдателей религиозный характер большевизма стал очевиден очень рано. В 1920 году между Францем Кафкой и Яноухом со­стоялся такой обмен репликами: