Наконец из полицейских остается один только Норрис. Он отводит меня в сторону со сосредоточенной деловитостью, устоять перед которой невозможно. Я принимаю решение, что не стану его умолять, и тут вспоминаю, что хотел сказать ему. Хватаю его за руку, но этот жест кажется чересчур отчаянным, поэтому я отпускаю его.
– Фотографии, – говорю. – Снимки зевак.
Это стандартная процедура. Как знать, кто мог прийти позлорадствовать к месту преступления… Но Норрис меня не слушает. Похоже, его больше беспокоит мое состояние.
– Хорошо, сейчас я отвезу вас в больницу, – говорит он.
– Не забудь про фотографии, – повторяю я.
– Разумеется, сэр. Как только вы сядете в машину.
И он распахивает дверь патрульной машины.
Глава 7
Воспоминание: я сижу в приемном отделении больницы, мой отец заполняет своей тушей серый пластиковый стул рядом со мной, в отделении почти никого нет. Этот неприятный, резкий, медицинский запах вместе с чем-то терпким и неопределенным. Я сломал руку – левую руку, – и отец разбирает то, что со мной произошло.
– Выкладывай все четко, – говорит он. – И по порядку. Чтобы врач услышал только существенные факты.
Отец словно по-прежнему на работе, и тут он хорош. Устраняет неопределенности. Я им восхищаюсь. Сколько мне лет, семь? Восемь? Левая рука болит адски. Мне почему-то стыдно.
Я помню, как отец приносит мне газировку из торгового автомата. Протягивает банку, и я осторожно беру ее здоровой рукой.
Насколько мне помнится, сейчас я не боюсь больниц. Обычно. Однако сегодня я в ужасе от того, что могу узнать. Провал в моей памяти подобен здоровенной дыре в полу, и я по большей части обхожу ее и порой даже забываю о ней, затем внезапно снова вижу дыру, прямо перед тем, как в нее провалиться. И в глубине души у меня теплится мысль, что, если я только найду способ уйти, никому ничего не сказав, дыра исчезнет сама собой.
На протяжении целого часа я смотрел, как приемное отделение заполнялось ходячими ранеными, прижимающими к груди поврежденные конечности. А Норрис коротал время, отпуская плоские шуточки, качая головой и извлекая высококалорийные батончики из торгового автомата в дальнем конце приемного отделения.
Я звоню домой. Я уже пробовал, и, как и прежде, долго звучат гудки, затем включается автоответчик и мой собственный голос сообщает мне, что нас нет дома. Если я скажу, что сижу в больнице, Лора бросится сюда со всех ног, как только это услышит, но я убеждаю себя в том, что не хочу ее волновать. Сказать по правде, я почему-то верю, что, пока ничего не сообщил своей жене, это происходит не на самом деле. Так что сейчас я оставляю сбивчивое послание о том, что застрял с делами, и заканчиваю словами, что я по ней соскучился. Я не повышаю голос в приглушенном гомоне приемного покоя.
Может ли Лора работать сейчас, когда времени уже полночь? Как и я, она лишилась матери еще в детстве, а отец, насколько я понимаю, воспитывал ее без каких-либо поблажек. Для него даже сон был не удовольствием, а тягостной необходимостью. И я не произвел на него особого впечатления, когда познакомился с ним за неделю до нашей свадьбы, которую мы устроили в тихой маленькой церквушке по соседству. Он был одним из первых чернокожих окружных судей и, я уверен, надеялся, что его дочь заслуживает большего, чем молодой белый полицейский, только что закончивший обучение. Когда Лора привела меня в гости, он смотрел на меня с опаской, словно я собираюсь стащить одну из сатирических гравюр, посвященных французским судьям, висящих на стенах, но все же радушно пожал мне руку и пустился в пространный рассказ о своем недавнем деле с участием детектива-сержанта, который убедил свою жену сказать, будто за рулем была она, когда его в четыре утра, свободного от службы, зафиксировала дорожная камера мчащимся за девяносто миль в час по шоссе М-6.
Я пообещал никогда не просить Лору получать вместо меня штраф за превышение скорости, и он впервые рассмеялся, заявив, что у него и в мыслях ничего подобного не было, когда он рассказывал эту историю. Отец Лоры начал постепенно оттаивать, когда мы сидели за обеденным столом в дорогой квартире в Уолтон-он-Темз, наслаждаясь скромным, но очень вкусным ужином (который приготовил он сам). У меня хватило ума похвалить тушеное мясо, и к тому времени как он подал тирамису, также домашнего приготовления, мы уже были на пути к тому, чтобы стать друзьями.