Когда мы оказались вблизи замусоренных бульваров и непроезжих боковых улочек, ведущих к Центральному рынку, шофер поинтересовался, какая конечная цель нашей поездки. Вдоль тротуаров перед металлическими контейнерами яркими горками были навалены лук-порей, обычный лук, капуста, апельсины, яблоки, картофель, цветная капуста. В длинных контейнерах хранились большие запасы фруктов, овощей, в некоторых держали рыбу, в других – сыр или только что освежеванные мясные туши. Трудно было вообразить, что все это можно когда-нибудь съесть. Однако через несколько часов это изобилие исчезнет, и со всех концов Франции в Париж опять начнут съезжаться на радость барышникам грузовики, чтобы накормить прожорливую орду галдящих людей. И впереди, и позади, и с обеих сторон нашей машины стоял непрерывный гвалт, то ранящий, то восхищающий наши уши, и шофер с Джованни кричали что-то в ответ. Большинство парижан, похоже, предпочитало одеваться в голубое во все дни недели, кроме воскресенья, когда все носят черную, праздничную одежду. Сейчас эта голубая толпа своими тележками, тачками, фургонами, раздувшимися корзинами, удерживаемыми под немыслимыми углами на спинах, ужасно мешала нашему проезду. Одна женщина с красным лицом, тащившая громадную корзину с фруктами, виртуозно обругала cochonnerie[29] Джованни, шофера и весь мир; шофер с Джованни немедленно завопили ей вслед, но она уже отстала и, скорее всего, тут же забыла обо всем. Мы медленно продвигались вперед – до сих пор никто не сказал шоферу, где остановиться. Тем временем Джованни и шофер, которых территория Центрального рынка, похоже, сблизила, чуть не сделав братьями, обменивались весьма нелестными замечаниями по поводу нечистоплотности, языка, внешнего вида и привычек парижан. (Жак и Гийом делились впечатлениями о каждом проходящем парне, но их оценки звучали не столь добродушно.) Тротуары были скользкими от объедков, сгнивших листьев, цветов, фруктов и овощей, пришедших либо естественным путем в такое состояние, либо раздавленных людьми. Стены и углы облепили, словно пчелиными сотами, писсуары; коптящие самодельные жаровни; тут же рядом располагались кафе, рестораны, прокуренные бистро – некоторые из них настолько маленькие, что в них помещались только оцинкованная стойка и в углу полки с бутылками. И повсюду мужчины – молодые, старые, средних лет, сильные, несмотря на пестроту одежды и потрепанный вид, и женщины – мастерицы по части терпения и ловкости, умения считать и взвешивать и еще орать, чем они с лихвой компенсировали недостаток силы, хотя и здесь ненамного отстали от мужчин. Здесь все было для меня чужим, зато Джованни чувствовал себя на этой территории как рыба в воде.
– Знаю я тут одно местечко, – сказал он шоферу, – très bon marché[30], – и рассказал, как туда подъехать. Оказалось, что шофер сам часто там бывал.
– И где оно? – нетерпеливо спросил Жак. – Я думал, мы едем в… – И он назвал другое место.
– Вы шутите? – презрительно заметил Джованни. – Это заведение очень плохое и очень дорогое. Подходит только для туристов. А мы не туристы, – прибавил он и повернулся ко мне: – Приехав впервые в Париж, я сначала работал на рынке, довольно долго работал. Nom de Dieu, quel boulot![31] Нет уж, больше туда ни ногой. – Он смотрел на улицы за окном с грустью, которая не становилась менее искренней из-за легкой театральности и самоиронии.
Из угла послышался голос Гийома:
– Расскажи, кто вызволил тебя оттуда.
– Конечно, – сказал Джованни. – Вот мой спаситель, мой хозяин. – Немного помолчав, он поинтересовался: – А вы не раскаиваетесь, что взяли меня? Вреда от меня нет? Вы довольны моей работой?
– Mais oui[32], – сказал Гийом.
– Bien sûr[33], – вздохнул Джованни и опять стал, посвистывая, смотреть в окно. Такси остановилось на углу. Место было на удивление чистым.
– Ici[34], – сказал шофер.
– Ici, – подтвердил Джованни.
Я полез за бумажником, но Джованни перехватил мою руку и сердитым движением бровей дал мне понять, что эти грязные старики должны хотя бы расплачиваться. Открыв дверцу, он ступил на тротуар. Гийом даже не пытался достать бумажник, и за такси заплатил Жак.
– Ну и ну! – произнес Гийом, глядя на дверь кафе. – Похоже, тут можно подцепить заразу. Ты что, хочешь нас отравить?
– Никто не заставляет вас есть на улице, – сказал Джованни. – И вообще, у вас больше шансов отравиться в тех шикарных заведениях, куда вы обычно ходите, где снаружи все чисто, mais, mon Dieu, les fesse! – и он ухмыльнулся. – Fais-moi confiance[35]. И с чего бы мне вас травить? Тогда я лишусь работы, а я только сейчас понял, что хочу жить.