После того как Джованни потерял работу, мы бездельничали целыми днями – бездельничали, как бездельничает скалолаз над пропастью, повиснув на потрескивающей верёвке. Я не написал отцу – откладывал со дня на день. Это было бы слишком решающим шагом. Я знал, что ему солгать, и знал, что эта ложь подействует, – только не знал, было ли это ложью. День за днём мы кисли в этой комнате, и Джованни снова занялся ремонтом. Ему по какой-то странной причине очень хотелось сделать книжные полки в стене, он расковырял стену до кирпичей и уже начал скалывать их. Это было нелёгкое занятие и совершенно безумное, но у меня не было ни сил, ни желания остановить его. В каком-то смысле он делал это для меня, чтобы доказать свою любовь. Ему хотелось, чтобы я остался с ним в этой комнате. Возможно, он пытался собственными силами удержать надвигающиеся стены, стараясь при этом их не обвалить.
Теперь – теперь, разумеется, мне кажется в этих днях прекрасным то, что было тогда такой пыткой. Тогда я чувствовал, что Джованни тянет меня вместе с собой на дно моря. Он не мог найти работу. Я понимал, что он особенно и не ищет, не может этого делать. Его изранили так жестоко, что взгляды посторонних людей въедались в него, как соль. Он был не в состоянии долго обходиться без меня. Я был единственным человеком на холодной зелёной Божьей земле, кому до него было дело, кто понимал его слова и его молчание, чувствовал его руки и не держал ножа за спиной. Вся тяжесть его спасения лежала на мне, и мне это было невыносимо.
А деньги таяли – нет, исчезали, а не таяли – очень быстро. Джованни старался скрыть тревогу в голосе, когда спрашивал меня каждое утро:
– Ты пойдёшь сегодня в «Америкэн-экспресс»?
– Конечно.
– Думаешь, деньги уже пришли?
– Не знаю.
– Что они там делают с твоими деньгами, в Нью-Йорке?
И всё-таки, всё-таки я не мог предпринять что-либо. Я отправился к Жаку и снова занял у него десять тысяч франков. Я сказал, что мы с Джованни переживаем трудный период, но что скоро всё наладится.
– Это очень мило с его стороны, – сказал Джованни.
– Он может иногда быть очень хорошим человеком.
Мы сидели на террасе кафе рядом с Одеоном. Я посмотрел на Джованни, и на мгновение мне пришла мысль, как было бы хорошо, если бы Жак избавил меня от него.
– О чём ты думаешь? – спросил Джованни.
В это мгновение я испугался и ещё мне стало стыдно.
– Я думал о том, как было бы хорошо уехать куда-нибудь из Парижа.
– Куда бы ты хотел уехать?
– Не знаю. Куда угодно. Мне до смерти надоел этот город! – выпалил я вдруг с такой злостью, что мы оба удивились. – Я устал от этой груды древних камней и всех этих мерзких, самодовольных людей. До чего бы ты ни дотронулся здесь, всё рассыпается в прах у тебя в руках.
– Да, – сказал Джованни мрачно, – так оно и есть.
Он со страшной напряжённостью наблюдал за мной. Я заставил себя взглянуть на него и улыбнуться.
– А ты бы хотел уехать отсюда на какое-то время? – спросил я.
– Ох, – сказал он, всплеснув руками ладонями вперёд в знак шутливого смирения, – я поеду туда, куда поедешь ты. Я не отношусь к Парижу так пристрастно, как ты вдруг стал. И никогда его особенно не любил.
– Может, – начал я, едва понимая, что говорю, – мы могли бы отправиться в деревню. Или в Испанию.
– А, – откликнулся он, – ты скучаешь по своей любовнице.
Я был и виноват, и раздражён, полон любви и боли. Мне хотелось его ударить и сжать его в своих объятиях.
– Это не причина, чтобы ехать в Испанию, – сказал я угрюмо. – Мне просто хочется увидеть эту страну, вот и всё. Здесь всё так дорого.
– Ладно, – просиял он, – поедем в Испанию. Может быть, она напомнит мне Италию.
– А может, тебе больше хочется в Италию? Хотел бы ты съездить домой?
Он улыбнулся:
– Не думаю, что у меня там остался дом… Нет, не хочу в Италию. Наверно, по тем же причинам тебя не тянет в Штаты.
– Но я поеду в Штаты, – вырвалось у меня.
Он взглянул на меня.
– Я хочу сказать, что когда-нибудь туда поеду.
– Когда-нибудь… Всё плохое обязательно случится – когда-нибудь.
– А почему это плохо?
Он улыбнулся:
– Потому что ты поедешь домой лишь для того, чтобы увидеть, что это больше не дом. Тогда тебе действительно станет не по себе. Пока ты здесь, можно думать: «Когда-нибудь я поеду домой».