Я молча смотрел мимо Джованни на квадратные окна, залитые слабым лунным светом.
– Чем ты был занят все время? Почему всегда молчал? Ты нехороший человек и сам это знаешь! Бывали дни, когда ты улыбался, а я тебя ненавидел в эти минуты, мне хотелось ударить тебя, разбить в кровь твое лицо. Ведь ты улыбался мне, как улыбался каждому встречному, ты разговаривал со мной так же, как со всеми. И всегда врал. Ты вечно таился от меня. Думаешь, я не знаю, что, когда мы занимались любовью, тебя не было в постели. Ты витал где-то, неизвестно с кем, но только не со мной. Что я тебе? Пустое место, пустое. Ты отдавался мне, но не дарил мне счастья. Никогда.
Я поискал сигареты. Пачка оказалась у меня в руке. Я прикурил и решил, что надо что-то сказать, сказать и навсегда уйти из этой комнаты.
– Я не могу жить один, ты же знаешь, я тебе это не раз говорил. Что случилось, Дэвид? Неужели мы никогда не будем вместе?
И он снова заплакал. Я сидел и смотрел, как слезы Джованни падают на грязную подушку.
– Раз ты меня не любишь, я умру. Пока не было тебя, я хотел умереть и не раз говорил тебе об этом. Как это жестоко – пробудить человека к жизни только для того, чтобы он потом еще страшнее мучился перед смертью.
Мне многое хотелось сказать ему. Но язык не слушался меня. И все-таки не знаю, что я испытывал к Джованни в эту минуту. К нему я не испытывал ничего, и в то же время испытывал страх, жалость и все возрастающее желание.
Он взял у меня сигарету изо рта, затянулся и сел на кровати.
– Такой, как ты, в моей жизни впервые. Я не был таким до знакомства с тобой. Слушай, Дэвид! В Италии у меня была жена, которая относилась ко мне очень хорошо. Она любила меня, и я любил ее. Она обо мне заботилась и ждала дома, пока я не возвращался с работы, с виноградников, и между нами даже мелких ссор не было. Никогда. Я был моложе и еще не знал того, чему позднее научился – не знал всех этих ужасных вещей, которым ты меня обучил. Я считал, что все женщины такие, как моя, и мужчины такие, как я, думал, что ничем от них не отличаюсь. Тогда я не знал, что такое горе и одиночество, потому что рядом была женщина, и мне не хотелось умереть. Я хотел одного – жить до старости в своей деревне, работать на винограднике, пить домашнее вино и спать со своей женой. Я тебе не рассказывал про свою деревню? Она очень древняя, на юге Италии, стоит на холме и окружена стеной. Ночью, когда мы гуляли с женой, другой мир за стеной не существовал для нас – этот грязный, огромный, далекий мир. Мне даже не хотелось его повидать. Однажды мы с ней любили друг друга у этой стены.
Да, я хотел навсегда остаться в своей деревне, хотел есть спагетти, пить вволю вино, иметь кучу детей, стареть и толстеть. Вряд ли я тебе тогда понравился бы! Много лет назад мы могли встретиться с тобой в моей деревне – ты бы разъезжал по ней в какой-нибудь уродливой, толстобокой американской машине, пил бы наше вино и смотрел бы от нечего делать со своей равнодушной американской улыбочкой на меня и на нас на всех. Ты проехал бы мимо и после рассказывал бы друзьям о том, что видел, убеждая их непременно съездить в эту деревню, потому что она чертовски живописна.
И ты бы не имел понятия о нашей тамошней жизни, однообразной, прекрасной, трудной, но полной страстей, как теперь не имеешь никакого понятия о моей жизни. Наверное, я жил бы там куда счастливее и не знал бы ваших гадких американских улыбочек. У меня была бы моя собственная жизнь. Несколько последних ночей я лежал в этой комнате, ждал, когда же ты, наконец, вернешься и почему-то думал о том, как теперь далеко от меня моя деревня, как страшно жить одному в этом холодном городе, где всегда промозгло и сыро, среди людей, которых я ненавижу, где нет тепла и солнца, которое всегда есть у нас, и нет человека, с кем бы можно было поговорить или разделить жизнь, где я нашел любовника, который ни мужчина, ни женщина, а что-то непонятное. Ты не знаешь, нет, какая это пытка – лежать ночью без сна и ждать кого-то. Наверняка ты этого не знаешь. Ты вообще ничего не знаешь, не знаешь никаких страхов, оттого ты так улыбаешься и думаешь, что комедия, которую ты ломаешь с этой коротковолосой, круглолицей девчонкой, и есть настоящая любовь.
Он бросил сигарету, и она задымилась на полу. Он снова заплакал. Я окинул взглядом комнату и подумал:
– Нет, я этого не вынесу.
– Но в один погожий, недобрый день я ушел из деревни. Это был день моей смерти. Никогда не забуду этот день. Господи, почему я и вправду тогда не умер?! Помню, солнце сильно припекало мой затылок. Я шел по дороге, оставив позади деревню, сначала шел в гору, потом спускался по пологому склону. Как сейчас вижу: рыжую пыль под ногами, гальку, разлетающуюся в разные стороны, низкорослые деревья по обочинам и наши плоские домики, отливающие на солнце всеми цветами радуги. Помню, я плакал, не так, как плачу сейчас – горше и сильнее; с тех пор, как ты со мной, я даже разучился плакать. И тогда первый раз в жизни я захотел умереть. Я только что похоронил своего ребенка на кладбище, где покоились мой отец и деды, и бросил жену, которая плакала от горя в доме моей матери. Да, у меня был ребенок, только он родился мертвым. Когда я увидел его, он был весь серый, скрюченный и не издавал ни звука. Мы пошлепали его по попке, окропили святой водой, помолились Господу, но мальчик не проронил ни звука – он был мертв. Совсем маленький мальчик, он мог вырасти сильным красивым мужчиной, и, может быть, даже таким, как ты, и тогда Жак, и Гийом, и вся наша омерзительная шайка педерастов днем и ночью мечтала бы о нем и гонялась бы за ним. Но он родился мертвым, мой мальчик, наш с женой мальчик, он родился мертвым. Когда я понял, что он мертв, я сорвал со стены распятие, плюнул на него и швырнул на пол, мать и жена заголосили, а я выбежал из дому. Мы похоронили ребенка на следующий день. После этого я ушел из деревни и приехал в этот город, где господь Бог покарал меня за мои грехи, за то, что плюнул на распятие. Здесь я умру. Это точно. Не думаю, что когда-нибудь еще увижу свою деревню.
Я встал. Голова кружилась. Во рту был привкус соли. Комната плыла перед глазами, как она плыла в то утро, когда тысячу лет назад я первый раз появился здесь.
– Cheri, mon tres cher, – донесся до меня протяжный стон Джованни, – не бросай меня. Пожалуйста, не бросай.
Я повернулся и крепко прижал его к себе, глядя поверх головы Джованни на стену, на мужчину и женщину, неспешно разгуливающих среди роз. Он заплакал навзрыд. Казалось, сердце его не выдержит и разорвется. Но и мое сердце разрывалось на части. Что-то внутри оборвалось, и от этого я был холоден, невозмутимо спокоен и бесстрастен. Но я должен был что-то сказать ему.
– Джованни, – протянул я, – Джованни.
Он притих и стал меня слушать. Я еще раз невольно убедился, на какие уловки толкает человека отчаяние.
– Джованни, – сказал я, – ты же прекрасно знал, что когда-нибудь я от тебя уйду. Ты знал, что моя невеста вернется в Париж.
– Ты от меня уходишь не из-за нее, – сказал он, – ты уходишь совсем по другой причине. Ты так много врал самому себе, что наконец сам поверил в собственную выдумку. А я, я чувствую сердцем, что уходишь ты не из-за женщины. Если бы ты ее действительно любил, ты бы не был так жесток со мной.
– Она не девчонка, – сказал я, – она женщина, и что бы ты себе ни придумывал, я действительно люблю ее…
– Ты никого не любишь, – закричал он, – и никого не любил. И поверь мне – никогда не полюбишь. Ты любишь свою непорочность, свое отражение в зеркале, ты, словно девственница, никого не подпускаешь к себе, будто у тебя между ног драгоценности: золото, серебро, рубины или даже бриллианты. Ты никому и никогда не отдашь свое сокровище, не позволишь и пальцем дотронуться до него – никому: ни мужчине, ни женщине. Ты хочешь быть чистеньким. Ты думаешь: «Я пришел сюда чистым и уйду чистым», – ты не хочешь, чтобы от тебя дурно пахло хотя бы пять минут, хотя бы секунду.
Он резко и в то же время ласково схватил меня за воротник. Он брызгал слюной, в его глазах стояли слезы, скулы нервно подрагивали, а мышцы рук и шеи, казалось, вот-вот лопнут от напряжения.
– Ты хочешь бросить меня потому, что, когда ты со мной, от тебя дурно пахнет. Ты хочешь меня возненавидеть, потому что я не боюсь дурного запаха любви. Ты хочешь убить меня во имя своих лживых ничтожных нравственных устоев. Но ты сам безнравственный тип. Ты самый безнравственный человек из всех, кого я встречал в жизни. Посмотри, посмотри, что ты со мной сделал. А ведь я люблю тебя. Ты это знаешь. Страшно подумать, как обошелся бы ты со мной, не будь этого.