– Наверняка тебе не терпится познакомиться с барменом, – сказал я, – ты моргни, я сразу же смоюсь.
Моя терпимость держалась на довольно шаткой основе, всего лишь на понимании ситуации, я уже сыграл на этом, когда позвонил Жаку и попросил взаймы денег. Мне было ясно, что не видать Жаку этого мальчика, и я злорадствовал. Конечно, Жак мог купить его, если тот продавался, но раз он с такой неприступностью держался на этих торгах, он без труда нашел бы себе покупателя богаче и привлекательнее Жака. Я знал, что Жак это понимает. Знал я и другое: за его пресловутой привязанностью ко мне скрывалось желание избавиться от меня, желание презирать меня так же, как он презирает всю эту армию мальчишек, без любви перебывавших в его постели. Я гнул свою линию, прикидывался, будто мы с Жаком друзья, и ему ничего не оставалось, как платить собственным унижением и подыгрывать мне. Я притворялся, что не замечаю, как ярость вспыхивает в его светлых злых глазах и беззастенчиво пользовался этим. С чисто мужской грубой прямотой я давал понять Жаку, что дело его небезнадежно, и тем самым обрекал его на бесконечную надежду. Но я понимал, что в барах такого сорта служу Жаку своеобразным забралом. Ведь я был рядом с ним у всех на виду, и даже Жак начинал думать, что пришел сюда со своим другом, что настроение у него отличное, и потому плевать на то, что подкинет ему шалый и жестокий случай – он не станет довольствоваться его телесными или духовными подачками.
– Ты не уходи, – сказал Жак, – лучше поболтаем. Я посмотрю на него издали, зато деньги будут целы и никаких расстройств.
– Интересно, где Гийом его подцепил? – заметил я.
Но этот бармен был как раз тем молодым человеком, о котором Гийом мог только мечтать, поэтому как-то не верилось, что Гийом действительно его подцепил.
– Что будем пить? – спросил он нас. По его тону я догадался, что, не зная ни слова по-английски, он понял, что мы говорили о нем, и полагал, что мы его уже обсудили. – Unefine а 1'еаи, – сказал я. – Un cognac sec, – сказал Жак.
Мы выпалили это такой скороговоркой, что я покраснел. Джованни чуть заметно улыбнулся, и я понял, что он это заметил. Жак, истолковав по-своему ухмылку Джованни, сразу же кинулся в атаку.
– Вы здесь недавно? – спросил он по-английски.
Джованни наверняка понял его вопрос, но предпочел разыграть полное недоумение, поглядывая то на меня, то на Жака. Тот переспросил по-французски. Джованни пожал плечами. – Я здесь уже с месяц, – ответил он. Я знал, что за этим последует, потупился и отхлебнул из рюмки.
– Вам, наверное, многое здесь кажется странным? – Жак с ослиным упрямством старался придать разговору игривый тон.
– Странным? – переспросил Джованни. – Но почему же?
Жак хихикнул, и мне вдруг стало стыдно, что я сижу рядом с ним.
– Здесь столько мужчин, – продолжал, задыхаясь, Жак высоким бабьим голосом со знакомыми мне вкрадчивыми нотками, таким жарким и обволакивающим, каким бывает мертвый зной, нависший над болотом.
– Здесь столько мужчин, – вздохнув, повторил он, – и почти нет женщин. Вам это не кажется странным?
– Наверное, женщины сидят дома и дожидаются мужей, – сказал Джованни и, отвернувшись, занялся другим посетителем.
– Вас, наверное, тоже ждут дома, – продолжал Жак, но Джованни ему не ответил.
– Ну, вот и поговорили, – сказал Жак, обращаясь то ли ко мне, то ли к тому месту, где только что стоял Джованни. – А ты еще хотел сбежать. Нет, я в твоем полном распоряжении.
– Ты просто неудачно взялся за дело, – сказал я,-он от тебя без ума, только скрывает это. Угости его аперитивчиком, узнай, где ему хочется купить костюм, скажи, что тебе не терпится преподнести какому-нибудь стоящему бармену свою прелестную «Альфу Ромео».
– Знаешь, неплохо придумано, – отозвался Жак.
– Вот видишь, – сказал я, – смелость города берет, это уж проверено.
– Мне почему-то кажется, что он спит с девчонками. Это должно ему нравиться. Знаешь, я слыхал про таких. Вот сволочи! Некоторое время мы молчали. – А почему бы тебе не пригласить его выпить с нами? – спросил вдруг Жак. Я взглянул на него.
– Почему мне? Видишь ли, тебе, конечно, покажется невероятным, но я тоже из тех чудаков, которым нравятся девчонки. Вот если бы у него была сестра, такая же красивая, я не отказался бы с ней выпить. А на мужчин тратить деньги я не намерен.
Жака явно подмывало сказать, что, однако, я не возражаю, когда другие мужчины тратятся на меня. Я смотрел, как он мучается, криво улыбается, понимая, что он не посмеет сказать об этом.
Жак изобразил непринужденную открытую улыбку и сказал:
– Я и не думаю покушаться на твое мужское целомудрие, которым ты так дорожишь. Просто я хотел, чтобы это сделал ты, потому что мне он наверняка откажет.
– Послушай, дружище, – с ухмылочкой продолжал я, – произойдет путаница. Он решит еще, что я в него втюрился. Нам потом не распутаться.
– Если до этого дойдет, я буду счастлив все ему разъяснить, – с достоинством ответил Жак.
Некоторое время мы пристально смотрели друг на друга, и тут я расхохотался.
– Подождем, пока он подойдет к нам, ручаюсь, что он потребует бутылку самого дорогого шампанского.
Я отвернулся от Жака и облокотился на стойку. Мне вдруг стало хорошо. Жак стоял молча рядом, такой хлипкий, старый, что я почувствовал острую и странную жалость к нему. Джованни суетился в зале, обслуживая посетителей за столиками, потом появился с подносом, заставленным стаканами, и мрачно улыбнулся.
– Может, лучше сначала допить, а потом его позвать, – предложил я. Мы допили. Я поставил стакан. – Бармен! – позвал я. – Повторить?
– Да.
Он собрался уже уйти.
– Бармен, – продолжал я скороговоркой, – не угодно ли выпить с нами?
– Eh, bien! – послышалось сзади. – C'est fort ca! Мало того, что ты, слава тебе, господи, совратил этого знаменитого американского футболиста, так теперь с его помощью подбираешься к моему бармену. Vraiment, Jacques! At your age!.
За нашими спинами стоял Гийом. Он скалился, как кинозвезда, и обмахивался большим белым платком, с которым ни на минуту не расставался, во всяком случае в баре. Жак повернулся, невероятно польщенный тем, что в нем заподозрили опасного совратителя, и они кинулись друг другу в объятия, как две старые актрисы.
– Eh bien, та cheri, comment vas tu! Давненько тебя не было видно. – Страшно был занят, – ответил Жак. – Не сомневаюсь ни одной секунды. И тебе не стыдно, veile folle!
– Et toi! Ты вроде бы тоже не терял даром времени.
И Жак бросил восхищенный взгляд в сторону Джованни, будто тот был прекрасной скаковой лошадью или редкой фарфоровой безделушкой. Гийом перехватил его взгляд и сразу сник. – Ah, cа, топ cher, c'est strictement du business, comprends-tu?
Они отошли в сторону. И тут я почувствовал, как надо мной вдруг нависло напряженное мучительное молчание. Наконец, я поднял глаза и взглянул на Джованни, наблюдавшего за мной.
– По-моему, вы предложили мне выпить? – спросил он. – Да, – отозвался я, – предложил. – На работе я, вообще, не пью, но от кока-колы не откажусь. Он взял мой стакан. – А вам, конечно, повторить? – Да, пожалуйста, – ответил я. И тут я понял, что просто счастлив видеть Джованни, разговаривать с ним, понял это, и оробел, и не только оробел – испугался: ведь Жака не было рядом. Потом мне пришло в голову, что придется платить самому, это как пить дать, не тащить же мне Жака за рукав, будто я его нахлебник. Я кашлянул и положил на стойку бумажку в десять тысяч франков.
– Да вы богаты, – заметил Джованни и поставил передо мной стакан. – Что вы! Просто у меня нет мелких. Он ухмыльнулся. Я не понимал, чему он улыбается: думает, что я вру, или верит, что говорю правду. Джованни взял счет, молча выбил мне чек, деловито отсчитал сдачу и положил на стойку. Потом он налил себе стакан и встал на прежнее место у кассы. У меня вдруг что-то защемило в груди. – A la votre, – сказал он.
– A la votre. Мы выпили.
– Вы американец? – спросил он после паузы. – Да, – ответил я, – из Нью-Йорка. – Вот как? Говорят, Нью-Йорк очень красивый город. Он красивее Парижа?