Наоборот. Упадок. Худший день, по крайней мере со времен «Сюзанны, часть первая».
На самом деле все выплеснулось в одно-единственное происшествие. Где они были? В торговом центре, кажется. Подробности их прогулки стерлись из памяти как несущественные. Они были наедине, она и Эмили, только на этот раз Эмили в коляске. Ей три месяца, две недели и четыре дня. Сюзанна потом уже посчитала. Вспомнит ли она? Для Сюзанны это было самое важное. С одной стороны, это было бы чудом, ее собственное воспоминание из самых ранних относится к четырем годам (сидит на водном катамаране с отцом, а мороженое капает на колени). Но говорят же, что на детей влияют события, происходящие, даже пока они еще в утробе. Говорят, личность ребенка в целом формирует их опыт в первые несколько месяцев жизни. А значит, в памяти Эмили точно что-то останется, даже если глубоко в подсознании.
Она была совершенно не готова, в этом дело. Она думала, все закончилось. Думала, все худшее уже позади, все прошло, а значит, и мир движется вперед. Такие выводы делают нас с тобой идиотами. Нил очень любил так говорить. Хотя были еще: под конец дня, и хуже всего – что будет, то будет: эти четыре слова как нельзя точно описывали суть его жизненной философии. Просто выраженное в словах пожатие плечами, и из-за него Сюзанне каждый раз хотелось что-нибудь швырнуть.
Мальчишка – он и есть мальчишка, так он тоже любил говорить. Еще одна отмашка. Еще одно снятие с себя ответственности.
– Я вас знаю.
Это заявление заставило Сюзанну обернуться.
– Извините? – обратилась она к приближавшейся женщине. Они были на улице, где-то на мостовой. Около «Теско»?
– Я сказала, что я вас знаю. Узнала из телевизора.
Да, точно «Теско», они ходили по магазинам, Сюзанна теперь вспомнила, как тяжело было волочь сумки с покупками. Консервные банки, свертки, пакеты с овощами на развес, и Сюзанна мучилась, пытаясь повесить сумки на ручки коляски. Вещи все равно рассыпались. Она помнит, как банка персиков покатилась к ногам незнакомки. Женщина заметила банку и остановила ее носком ботинка. Чтобы мгновением позже оттолкнуть в сточную канаву.
– Эй, – слабо возразила Сюзанна. Она испугалась. Не только этой женщины, она ниже и легче Сюзанны. И еще моложе. Ей на вид лет двадцать восемь или двадцать девять, точно не больше тридцати. И тоже с ребенком. Это хуже всего. Ее за руку держал маленький мальчик. Смотрел. Изучал.
– Ты мразь. Вот ты кто. Мразь.
Ладно, женщины она тоже боялась, но сильнее ее пугала сама ситуация. Как в одном из тех снов, где ходишь голой по улице. Так она себя чувствовала, полностью, невыносимо обнаженной.
– Ты обманула их, но не меня. Я знаю. Я-то знаю.
Сюзанна оглянулась, опасаясь, что окружающие развесят уши.
– Думаю, вы меня с кем-то перепутали.
Она попробовала уйти, оставив покупки на месте. Может дело в этом: она готова была оставить то, что ее по праву, а женщина приняла это за признание вины. Она расхрабрилась, подтащила сына, так что они преградили Сюзанне дорогу.
Рыжая, зеленоглазая, подбородок выступает, как перст обвинения.
– Это твоя? – спросила женщина. Подбородок тычет в Эмили. Эмили смотрела на них из коляски.
Сюзанна хотела было сказать, что Эмили – ее племянница, крестная, да кто угодно. Но даже тогда она подавила в себе это желание в пользу честности. Говорить правду – четкий принцип, которому она следовала в жизни: священный в своей чистоте. Пока она правдива, искренна, как кто-то мог ее обвинять?
И она собиралась сказать: «Да, это моя дочь».
Но не успела.
Женщина плюнула. Не в Сюзанну. Она прокатила слюну к горлу и затем изо всех сил плюнула в коляску Эмили.
Сюзанна завопила. Ее первый и единственный искренний вопль. У нее и раньше были поводы, но только теперь, когда Сюзанна увидела, как в ее дочь плюет чужой человек, ее боль нашла выход. Она заметила, что маленький мальчик начал плакать, почувствовала, что внимание прохожих переключилось с нее на что-то другое. Она помнит, как плюнувшая женщина промчалась мимо, помешав сразу же помочь дочери. И лицо Эмили, когда Сюзанна наклонилась: ошарашенное, но слишком невинное, чтобы толком испугаться.
А потом воспоминания расплываются, так же, как перед глазами все расплывалось от слез. Она не помнит, как добралась до дома, понятия не имеет, что случилось с покупками. Она помнит себя уже дома, рыдающую без конца, как она сразу кидается мыть Эмили. Помнит, как оттирает ей лицо, как покраснела Эмили от тряпки. Помнит, как дочь орала от боли, ее намыленную расцарапанную кожу.